Политковская создавала события
Я пришел работать в «Новую газету» лишь в январе этого года, и никогда не сталкивался с Политковской в работе над материалами. Для меня Анна Политковская всегда была легендой, которой неловко навязывать себя без особого повода – к ней и так люди табунами шли. Но работать в «Новой» и оставаться вне зоны влияния Политковской было невозможно. Приезжаешь в Нальчик, и местные правозащитники просят передать какие-то документы Политковской, в Риме общаешься с местными журналистами, и это первая фамилия, которую тебе называют, говоря о Чечне. Возможно, это главное имя в российской журналистике, известное и уважаемое в журналистских кругах всего мира.
И как же странно относятся к Политковской в нашей журналистской среде!
Так получилось, что Политковская попала между двумя школами печатной журналистики – старой, с советскими традициями журналистики мнений, и новой школы фиксации фактов.
Представители второй школы, ныне победившей практически во всех московских ежедневных изданиях, всегда подозрительно и нервно реагировали на Политковскую.
Я пытался понять причину такой острой реакции – ведь объяснить ее только политической позицией слишком просто. У нас есть и другие журналисты, у которых альтернативная Кремлю точка зрения - не менее радикальная, чем у Политковской. Зависть, конечно, тоже известное чувство, но в российской прессе не так уж много журналистов, которые находятся в прямых конкурентных отношениях с Политковской, и подобные отзывы я слышал от людей, пишущих совсем на другие темы.
Видимо, причина в другом. К настоящему моменту в России почти не осталось журналистов, которые идут не от всем известного факта, а, наоборот, неизвестный никому факт делают событием. Политковская занималась именно этим. Так появилось дело Ульмана и многие другие, которые уже после ее публикаций рождали сотни статей в других изданиях «в развитие ситуации». И это самое сложное в профессии, особенно если ты не работаешь на сливах, как в случае с голым министром юстиции, «шпионским камнем» и прочим. Политковскую обвиняли в работе с «той» стороны, пытаясь таким образом объяснить ее информированность. Глупости: дело Ульмана начала военная прокуратура, а не Масхадов. Следовательно, Политковская умела работать с обеими сторонами, как и написано во всех учебниках по журналистике.
Здорово заняться аналитикой или поупражняться в остроумии по поводу очередного политического скандала. Неплохо отслеживать его развитие и своевременно получать комментарии. Но предать гласности малоизвестный факт – это другая работа.
Российская журналистика сейчас находится не в лучшей форме. Кроме того, что существует очевидное экономическое давление (работа на правительственные издания и оппозиционные сегодня оплачивается совсем не одинаково), есть и внутрицеховой кризис. У нас давно не принято давать в своих материалах ссылки на другие издания, а тем более на журналистов, которые начали крутить какой-то скандал. Да вот последний пример – многие ли сослались на «Новую газету», первой поднявшей тему контрабанды «Трех китов», когда полетели головы в ФСБ и Генеральной прокуратуре? Если кто и вспомнил Юрия Щекочихина, так просто потому, что он уже умер. Все это никак не способствует появлению новых расследователей, тем более что иметь их в издании – слишком дорого во всех смыслах этого слова.
Выбивая тех, кто способен и умеет предавать гласности новые факты, кто-то нашел отличный способ решить проблему сохранности корпоративных секретов чиновников.
В 2000 году, еще в «Известиях», мы сидели с сотрудниками отдела политики и думали, как будут закручивать гайки в прессе – по советскому варианту (через получение контроля над газетами, цензуру и открытие дел по разглашению - для особо буйных) или белорусско-африканскому – через удар по голове. Похоже, победила комбинация обеих способов.
Автор - журналист, обозреватель «Новой газеты»
