В 1930 году вышла книга «Восстание масс» испанского мыслителя Ортеги-и-Гассета — одно из самых важных произведений ХХ века. Из серии книг, обязательных к перечитыванию, степень актуальности которой не просто пугает, а скорее запугивает. 

Ортега-и-Гассет писал свое «Восстание масс», когда в Италии у власти уже был Муссолини, в России — Сталин, а Гитлер неудержимо к ней рвался. Испанский философ отмечал, что во всех случаях этих людей поднимал на Олимп так называемый массовый человек, человек новой формации — без морали и личностных характеристик. В то же время крайне самодовольный и самодостаточный в собственных глазах, не признающий никакого внешнего авторитета, если тот не из его рода-племени, не допускающей своей неправоты, не терпящий критики, не считающийся с иным мнением.

Это человек, отрицающий мораль как пережиток прошлого, как нечто надоевшее и необязательное. Но так получается: когда человек теряет нравственность и индивидуальность, он превращается в нежизнеспособное существо. Начинается общая деградация человека, особенно быстрая, когда он становится добычей преступного окружения или преступного режима. Сплошь и рядом она оказывается прологом к самоуничтожению.

Политика — лишь наглядная сторона общественной жизни, и она вторична, писал Ортега-и-Гассет. Она обусловлена причинами потаенными и неощутимыми. Поэтому политическая косность не была бы так тяжела, если бы не проистекала из более глубокой и существенной косности — интеллектуальной и нравственной.

«Восстание масс» была не столько книгой-предупреждением, сколько провидческим взглядом в будущее. Оно не заставило себя долго ждать и превзошло все ожидания.

Что же изменилось после Второй мировой войны? Сделала ли цивилизация все необходимые уроки над ошибками? Искоренила ли причины появления того самого безликого, усредненного человека, прокладывающего дорогу наверх диктаторам разных мастей? Диктаторам, властвующим от их имени и по их поручению.

…Предлагаю свою подборку цитат из «Восстания масс». Они настолько понятны, точны и самодостаточны, что, была бы моя воля, отправил бы гонорар их автору. 

… «Новая социальная реальность такова: европейская история впервые отдана на откуп заурядности. Или в действительном залоге: заурядность, прежде подвластная, решила властвовать. Решение выйти на арены возникло само собой, как только созрел новый человеческий тип — воплощенная посредственность. В социальном плане психологический строй этого новичка определяется следующим: во-первых, подспудным и врожденным ощущением легкости и обильности жизни, лишенной тяжких ограничений, и, во-вторых, вследствие этого — чувством собственного превосходства и всесилия, что естественно побуждает принимать себя таким, каков есть, и считать свой умственный уровень более чем достаточным. Эта самодостаточность повелевает не поддаваться внешнему влиянию, не подвергать сомнению свои взгляды и не считаться ни с кем. Привычка ощущать превосходство постоянно бередит желание господствовать. И массовый человек держится так, словно в мире существует только он и ему подобные, а отсюда и его третья черта — вмешиваться во все, навязывая свою убогость бесцеремонно, безоглядно, безотлагательно и безоговорочно, то есть в духе «прямого действия».

«У власти — представители масс. Они настолько всесильны, что свели на нет саму возможность оппозиции. Они бесспорные хозяева страны… Но они не распахнуты будущему, не представляют его ясно и открыто, не кладут начало чему-то новому, уже различимому в перспективе. Словом,  они живут без жизненной программы. Не знают, куда идут, потому что не идут никуда, не выбирая и не прокладывая дорог. …Недаром  само их правление сводится к тому, чтобы выпутываться, не решая проблем, а всеми способами увиливая от них и тем самым рискуя сделать их неразрешимыми. Таким всегда было прямое правление массы — всемогущим и призрачным. Масса — это те, кто плывет по течению и лишен ориентиров. Поэтому массовый человек не созидает, даже если возможности и силы его огромны.

И как раз этот человек сегодня решает».

«Толпа, возникшая на авансцене общества, внезапно стала зримой. Прежде она, возникая, оставалась незаметной, теснилась где-то в глубине сцены; теперь она вышла к рампе — и сегодня это главный персонаж. Солистов больше нет — один хор».

«Кто выглядит не так, "как все", кто думает не так, "как все", тот подвергается риску стать изгоем. Конечно, эти "все" — еще далеко не все. Все без кавычек — это сложное единство однородной массы и неоднородных меньшинств. Но сегодняшние "все" — это только масса».

 «Европа утратила нравственность. Прежнюю массовый человек отверг не ради новой, а ради того, чтобы, согласно своему жизненному складу, не придерживаться никакой. Что бы ни твердила молодежь о «новой морали», не верьте ни единому слову. Утверждаю, что на всем континенте ни у кого из знатоков новых нравов нет и подобия морали. И если кто-то заговорил о «новой» — значит, замыслил новую пакость и ищет контрабандных путей.

Так что наивно укорять современного человека в безнравственности. Это не только не заденет, но даже польстит. Безнравственность нынче стала ширпотребом, и кто только не щеголяет ей».

«В то же время высшая политическая воля  к существованию воплощена в либеральной демократии. Это первообраз «непрямого действия», доведший до предела  стремление считаться с ближним. Либерализм — правовая основа, согласно которой Власть, какой бы всесильной она не была, ограничивает себя и стремится, даже в ущерб себе, сохранить в государственном монолите пустоту для выживания тех, кто думает и чувствует наперекор ей, то есть наперекор силе, наперекор большинству. Либерализм — и сегодня стоит об этом помнить — предел великодушия; это право, которое большинство уступает меньшинству, и это самый благородный клич, когда-либо прозвучавший на Земле. Он возместил о решимости мириться с врагом, и — мало того — врагом слабейшим. Трудно было ждать, что род человеческий решится на такой шаг, настолько красивый, настолько парадоксальный, настолько тонкий, настолько акробатический, настолько неестественный. И потому нечего удивляться, что вскоре упомянутый  род ощутил противоположную решимость. Дело оказалось слишком непростым и нелегким, чтобы утвердиться на Земле.

…Повсюду аморфная масса давит на государственную власть и подминает, топчет малейшие ростки оппозиционности. Масса — кто бы подумал при виде ее однородной скученности! — не желает уживаться ни с кем, кроме себя. Все, что не масса, она ненавидит смертно».

«Государство начинается с того, что принуждает сосуществовать группы, природно разобщенные. И принуждение — это не голое насилие, но побудительный призыв, общее дело, предложенное разобщенным. Государство прежде всего — план работ и программа сотрудничества. Оно собирает людей для совместного дела. Государство — не общность языка или крови, территории или уклад жизни. В нем нет ничего материального, инертного, предварительного и предельного. Это чистый динамизм — воля к совместному делу, — и потому у государственной идеи нет никаких природных ограничений».

«Современное государство — самый явный и наглядный пример цивилизации. И отношение к нему массового человека проливает свет на многое. Он гордится государством и знает, что именно оно гарантирует ему жизнь, но не сознает, что это творение человеческих рук, что оно создано определенными людьми и держится на определенных человеческих ценностях, которые сегодня есть, а завтра могут улетучиться. С другой стороны, массовый человек видит в государстве безликую силу, а поскольку и себя ощущает безликим, то считает его своими. И если в жизни страны возникают какие-то трудности, конфликты, проблемы, массовый человек постарается, чтобы власти немедленно вмешались и взяли заботу на себя, употребив на это все свои безотказные и неограниченные средства».

«…Кончится это плачевно. Государство окончательно удушит всякую социальную самодеятельность, и никакие новые семена уже не взойдут. Общество вынудят жить для государства, человека — для государственной машины. И постольку это всего лишь машина, исправность и состояние которой зависит от живой силы окружения, в конце концов государство, высосав из общества все соки, выдохнется, зачахнет и умрет самой мертвой из смертей — ржавой смертью механизма».