При входе в Свято-Боголюбский монастырь сразу поражаешься размаху хозяйственной деятельности, которая там идет. Возле собора гора капустных листьев — видно, закладывали на зиму капусту. Посреди двора две огромные, величиной с хороший деревенский дом, скирды сена: «От прошлого года осталось, так сказать, стратегический запас», — усмехается сопровождающая журналистов мать Антония. Кругом свалены бревна, часть уже расколота на дрова и сложена под тентами — размером с парники в каком-нибудь овощном хозяйстве. Там-сям высятся горы песка и груды кирпичей. Вдоль забора череда дверей под номерами. «Это что?» — спрашиваю. — «Гаражи», — отвечает одна из послушниц. По всему видно, что монастырь стоит крепко и на жизнь не жалуется. Вот только на него жалуются.

В самом начале октября из Боголюбова опять сбежали девочки, Виктория Сарина и Светлана Кузнецова, 3 октября они написали в милиции письма, что не хотят возвращаться, боясь жестоких наказаний. Какие девочки, сразу возникает вопрос, ведь монастырский приют после прошлогодних событий расформировали и детей, 33 человека, отправили в суздальскую епархиальную школу-пансион? Оказывается, не совсем так. Трех девочек-одиннадцатиклассниц оставили в монастыре, рассказывает руководитель отдела религиозного образования и катехизации Владимирской епархии священник Сергий Минин. В суздальском пансионе еще не было старших классов, к тому же девочки просили разрешения сдавать выпускные экзамены в привычной для них школе рядом с монастырем, где они до этого учились экстерном, объясняет отец Сергий.

После прихода девочек в милицию архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий издал указ (от 6 октября), запрещающий «всякое пребывание детей в монастыре». К делу тут же подключились органы опеки. А что же до тех пор опека никак не следила за судьбой оставшихся в обители детей, спрашиваю я заместителя главы района по социальным вопросам Елену Федулову. «Они были там с родителями, поэтому приезжать туда с проверками у нас не было никаких оснований, — говорит она. — Когда девочки покинули монастырь, а их матери остались там, тут уже наступил момент нашей ответственности. В заявлении в милиции, которое было передано в прокуратуру, они написали, что не хотят жить в монастыре, и мы определили их сначала в больницу для обследования, а потом в ту же православную школу-пансион, что и остальных монастырских детей, к отцу Виталию Рысеву».

Суздальская епархиальная школа-пансион

Однако через четыре дня матери забрали девочек из школы отца Виталия и уехали в неизвестном направлении. Тут-то отец Виталий и начал бить тревогу, тем более что после летних каникул большинство монастырских ребят в школу не вернулось, остались лишь семеро, остальных, написав соответствующие заявления, тоже забрали родители. Пока я колесила по Владимиру-Суздалю и окрестностям, отец Виталий находился в Москве, но учителя суздальской школы подробно рассказали о том, как развивались события.

«Боголюбовские детки прибыли к нам раздельно: мальчики под Новый год в 2009-м, а девочки под Крещенье уже в 2010-м, — вспоминает преподаватель русского языка и литературы Елена Тищенко. — Детки были разновозрастные, от первого до десятого класса, примерно 15 мальчиков и столько же девочек. Всех распределили по классам, в прошлом году у нас последний класс был 8-й, поэтому те, кто постарше, заочно обучались в новосельской школе (где продолжали учиться оставленные в монастыре одиннадцатиклассницы — прим. С.С.). Мы их здесь только консультировали. Проблем с детками не было, они были достаточно контактные, каких-то сложных детей не было, и с учителями, и с детьми они быстро нашли общий язык, никаких конфликтов ни с педагогическим коллективом, ни с ребятами не возникало. А конфликт с родителями возник как-то вдруг, мы никто не понимаем, по каким причинам. В конце августа они вдруг стали приезжать и срочно, как-то скопом забирать документы, объясняя, что забирают детей якобы по месту прописки».

Родители так объясняют происходящее: дети оказались «в миру», для них это «великая скорбь», «в миру» невозможно воспитать ребенка в благочестии. Дети распустились, они их «просто не узнавали», «в школе им разрешали выходить в поселок и давали деньги», на которые они могли «покупать, что хотели». Да и кормят там по сравнению с монастырем слабовато, «раньше все у наших детей было», а в школе-пансионе порции маленькие (что правда, то правда — для 15-16-летних подростков порции маловаты, но можно просить добавки). Кроме того, отец Виталий по образованию психолог (великий грех!), он детей «обрабатывал». Да и вообще скандал — дело рук «врагов православия»: «боятся нас, вот и организовали всю эту историю». Об этом с незначительными вариациями говорили все шестеро родителей, с которыми я встречалась — и Людмила Бобкина, и Михаил Моргулис, и Евгений Семенов, и другие. 

Родители, забравшие своих детей из суздальской школы

Жалобы на падение дисциплины, с одной стороны, понятны: какой не вконец забитый ребенок, попав на свободу (а дети в школе-пансионе раскованные, веселые и приветливые) после годов жесткой муштры, не позволит себе вольности, которые «мирскому» человеку и вольностями-то не покажутся? С другой — кажутся странными: в школу из монастыря вместе с детьми прибыли воспитатели, по два на мальчиков и на девочек, которые именно что должны были следить за поддержанием дисциплины. «Там у них в монастыре правила гораздо строже, чем у нас, у нас-то обыкновенная епархиальная школа. И чтобы не ломать какие-то устои — дети же жили в монастыре по многу лет многие — оттуда прислали своих воспитателей, по договоренности с отцом Виталием, думаю. Они все время вместе с детьми прожили, буквально до самых последних дней», — рассказала Елена Тищенко.

Ну а что касается козней «врагов православия», то одна из оставшихся в суздальской школе монастырских девочек (не хочу называть ее имя, чтобы не навредить ей) подтверждает все написанное другими ребятами в многочисленных письмах-жалобах и в прошлом году, и в этом. «В монастыре наказывали очень строго, в затвор сажали. Тут в школе первый раз тебя предупредят, если ты не поймешь, второй раз будет трудовое наказание — дежурство вне очереди, и все. А в монастыре тебе ничего не скажут — иди сюда, и сразу ремнем бить. А если я спрашиваю, за что, то говорят: ты сама знаешь. С родителями почти не разрешали видеться: в месяц один раз, и то 15 минут. Детей, которых летом из школы забирали, я не видела, была дома, а в сентябре которых забирали, когда учеба началась (я уже тут была) — так они плакали, не хотели уезжать. В монастыре нам больше всего доставалось от сестер Наташи и Рафаилы. К матушке Антонии, она была главная в приюте, я, если честно, боялась подходить. Но батюшке мы жаловались, что нас бьют, он нас собрал всех, когда корпус новый построили, и спросил: кого-нибудь бьют? Мы сказали — бьют, по 50 ударов, и мать Антония там была, она все слышала».

По воспоминаниям девочки, в монастыре так было не всегда. «Раньше, когда были маленькими, мы летом ходили гулять на Нерли, ко мне мама приезжала, мне разрешали с ней видеться, в куклы разрешали играть. А потом меня перевели в старшую группу и сказали, что как бы я уже взрослей и должна все понимать. Начали бить и в затвор сажать, и уже на поле мы ездили, пахали, как сестры и братья, как будто мы для них рабы. Даже перед экзаменами, когда нам готовиться надо было. Мы все роптали: почему у нас экзамены, а нам готовиться не дают? Не дают уроки закончить и сажают за Псалтирь? В общем, издевались просто над нами».

Прошлогоднее дело, всевозможные проверки, проведенные тогда по горячим следам, шумиха вокруг монастыря, споры и разговоры, конечно, серьезно повлияли на ребят, действительно заставив их так или иначе соприкоснуться «с миром» и на многое посмотреть по-другому. Однако роптать они начали давно, недовольные, в основном, тем, что в обители на них постоянно оказывали давление, убеждая остаться там навсегда. Несмотря на слова матушки Антонии, что «задача оставить большинство в монастыре не ставилась». Сбежавшие в начале октября девочки, думаю, испугались как раз того, что будущим летом они сдадут выпускные экзамены (последняя возможность свободно выйти за ворота монастыря), и их упрячут в скит, откуда уже не выбраться.

Нельзя сказать, что в монастыре окопались изверги и изуверы (хотя не исключаю, что сестры Наталья и Рафаила как раз имеют садистские наклонности, но я их не видела, а вот мать Антония показалась мне симпатичной, хотя и несколько суховатой), просто там царствует тщательно пестуемая отцом Петром идеология осажденной крепости. Весь мир против нас, православных, «народа-этноса, стоящего на духовной вершине рода человеческого». Да и хорошая порка в определенных социальных слоях считается весьма эффективным (и полезным для отроков) средством воспитания. А поскольку в монастыре преобладают представители именно этих слоев, никто и не придавал такому поведению «воспитателей» особого значения. В том числе до поры до времени и сами дети. «Дома меня мама до 16 лет лупила ремнем, — смеясь, рассказывает уже три года живущая в монастыре трудницей Катя Вус (на фото), родная сестра того самого Степана, который приехал в Москву вместе с отцом Виталием. — Мне скоро 20, так последний раз меня мама лупила перед тем, как я сюда приехала. Были провинности, что же, молодежь непослушная».

Трудница Катя Вус

Судя по всему, вполне согласны с этим и российские правоохранители, не обнаружившие в действиях монахинь-опекунов признаков преступления. Теперь проверки запущены по второму кругу. Их ведут и прокуратура Владимирской области, и Следственный комитет, и органы внутренних дел, и органы опеки, и правозащитники, в том числе детский омбудсмен Павел Астахов. Губернатор Владимирской области создал свою рабочую группу. Но много ли будет толку от этих проверок?

У отца Петра Кучера явно есть высокие покровители. Возможно, некоторые из них входят в попечительский совет монастыря, состав которого хранится в строжайшей тайне (я смогла отыскать в Интернете только два ничего не говорящих мне имени — Т.В. Фадеева и В.В. Белков — без должностей, званий и прочих пояснений). А ведь даже сайт обители называется «Официальный сайт попечительского совета Свято-Боголюбского монастыря». В прошлом году совет писал возмущенные воззвания в защиту монастыря, поливая грязью «либералов» и «ювеналов», в этом пока молчит. Впрочем, монастырь не остался без заступников.

До окончания проверки в прокуратуре Владимирской области давать какие-либо комментарии по делу отказались. Даже ответ на вопрос, что, собственно, проверяют, руководитель пресс-службы прокуратуры Анна Сенькова сочла преждевременным.

А в Следственном комитете старший помощник руководителя Следственного управления по связям со СМИ Ирина Минина старательно давала мне понять, что вообще не понимает, что тут можно проверять: дело-то прошлое, ну рассказывают дети о событиях годовой давности, по которым уже проведена проверка и в возбуждении дела отказано. «Мы могли бы проверить незаконное удержание детей в монастыре, все остальное — дело других органов, но девочки с родителями из монастыря уже уехали», — сказала она.

Виктория Сарина и Светлана Кузнецова, забранные мамами из суздальской школы, теперь вроде разъехались по домам: Света с мамой в Татарстан, Виктория к отцу в Воронежскую область (о третьей из остававшихся в монастыре одиннадцатиклассниц все молчат). Но это может оказаться ненадолго.

Схлынет волна проверок, и дети опять вернутся в монастырь. А некоторые наверняка никуда оттуда и не уезжали, их прячут по скитам. «Один из учившихся у меня мальчиков, Рома Корень, — рассказывает учитель младших классов школы-пансиона Софья Тоева, — как мне сказали, сейчас находится в скиту в Переборово и учится заочно (второклассник!) в спасской школе, это соседнее село. Второй уехал на родину в Пермь, из тамошней школы пришел запрос, и мы отправили туда документы. Третий мальчик, Ваня Семенов, живет на той же улице, что Боголюбовский монастырь, его семья переехала из Челябинска и купила в Боголюбове дом, его отец работает в монастыре и сказал, что отдаст мальчика обратно в новосельскую школу, опять на заочное обучение. Для начальной школы это, конечно, не очень хорошо». Вполне вероятно, Ваня тоже очень скоро вернется в обитель.

Представители патриархии говорят, что церковь первой заинтересована в открытом разбирательстве монастырских дел, но ведут себя непоследовательно. Да, скиты (неофициальные, есть два официальных, но речь не о них) не значатся в документах Владимирской епархии, но утверждение Владимира Легойды, что «у епархии нет возможности влиять на условия жизни людей в частных домах», свидетельствует либо о его лукавстве, либо о незнакомстве с предметом. Скиты наверняка оформлены на каких-то подставных лиц, знакомых и близких духовника монастыря отца Петра Кучера (а может, и не только), но гнущие там от зари до зари спину монахини, послушницы и трудники, дети в том числе, не имеют ни тени сомнения в том, что работают во Славу Божию на монастырь, а не на какого-то дядю Васю, который значится в никому не доступных документах. Об этом им говорит и отец Петр, и настоятельница монастыря мать Георгия, на которую было оформлено опекунство большинства живших в монастыре детей. Разве этот вопрос не входит в компетенцию церкви? Хотя, конечно, юридическую проверку рассованных по нескольким областям скитов должны проводить соответствующие органы.

Впрочем, кажется, у работников стали появляться сомнения в святости устремлений монастырского начальства. Местные жители рассказывают, что к концу лета в обители почти не осталось трудников-мужчин. Разбежались. Ведь почему монастырю так выгодно, чтобы люди приезжали туда семьями? Если вся семья целиком живет и питается в монастыре, то и вопроса об оплате труда не возникает. Зачем, если Царь Небесный и так дает им кров и пищу? И многие действительно едут, и находят в монастыре не только материальную поддержку, но и сплоченную семью, спаянную общими целями. У кого-то есть «лексус», а у кого-то «крепкая православная вера», которую они холят и лелеют примерно как тот «лексус». Но дети очень мешают. Вот и стараются их отгородить от родителей, чтобы те поменьше думали «о мирских» глупостях. Еще хуже, если дети остались вне монастыря. Рано или поздно родителям приходится задуматься об их обеспечении. Тогда-то и встает неприятный вопрос о деньгах, который отцу Петру этим летом, похоже, урегулировать не удалось. Не потому ли он так срочно стал выцарапывать из суздальской школы детей (смешно думать, что родители сделали это по собственному почину — по собственному почину они не делают ничего)? 33 человека, из них две трети вполне работоспособны, и чтобы пренебрегать ими в трудную для монастыря минуту? Не по-божески это.

Так что если все проверки и на этот раз окажутся пшиком, то мы очень скоро опять услышим о беглецах из Боголюбского монастыря. Поистине, церковь первой заинтересована в открытом и объективном расследовании.

Фотографии Светланы Солодовник и РИА Новости