«Ежедневный журнал» продолжает публикацию серии рассказов наблюдателей на выборах в Думу. Несколько наших собеседников сообщают, что происходило на разных избирательных участках в Москве, а также в посольстве России в Варшаве.

Анна Марголис, выпускающий редактор журнала «Отечество»,
наблюдатель от «Яблока» (участок 82):

Председатель избирательной комиссии вела себя довольно корректно. В основном она положительно реагировала на мои просьбы, когда я хотела с чем-нибудь ознакомиться. Заместитель председателя, человек из управы, наоборот, норовил командовать, запрещать и угрожать: «Это нельзя, Вы не имеете права ходить, сейчас удалим». Но на участке были люди, которые меня поддерживали: двое членов комиссии — один от КПРФ, другой от «Справедливой России» (если бы не они, мне бы, думаю, вообще мало что удалось) — плюс очень активная наблюдательница от КПРФ, которая подписывала все мои жалобы. С нами со всеми не считаться было нельзя. На соседнем участке в той же школе, например, нормальных наблюдателей не было вовсе. Но были и у нас наблюдатели, которые мне показались липовыми. Например, наблюдательница от «Патриотов России» ни за чем не наблюдала, сидела в сторонке и явно общалась только с комиссией. Когда я спросила ее, пойдет ли она по домам с выносными урнами, она ответила: «Я буду делать то, что мне скажет председатель». Одного липового наблюдателя от «Единой России» удалось спровадить — у него не было направления.

От меня потребовали снять бейджик. Существует регламентирующий указ ЦИК о том, как должен выглядеть бейджик наблюдателя: на нем предусмотрен логотип партии определенного размера, который не считается агитацией. Комиссия не придиралась, но днем пришла проверка из территориальной избирательной комиссии, они были страшно агрессивны, вызвали милицию и потребовали снять бейджик, иначе меня немедленно удалят. Я решила пожертвовать бейджиком и завернула угол, чтобы логотипа не было видно. Кстати, я единственная была на участке с бейджиком, ни у других наблюдателей, ни у членов комиссии их не было.

Члена комиссии от КПРФ удалили с участка за две минуты до окончания голосования. Он был очень активен, старался на разных этапах подсчитывать, сколько людей уже проголосовало, и так далее. Большая часть комиссии ненавидела его с самого начала, поскольку он приходил на заседания комиссии все последние дни, звонил с проверкой каждому человеку, который подавал заявление, чтобы к нему пришли на дом, спрашивал, не агитировали ли его. Его пытались провоцировать, делали ему замечания. И под самый конец написали заявление, что он якобы не подчинялся указаниям комиссии и агитировал на участке — чего не было и в помине. Заявление подписали все, кроме члена комиссии от «Справедливой России». Представителю КПРФ принесли копию заявления, он стал требовать оригинал, они вызвали полицию и в конце концов его удалили. Полицейские потом, кстати, приносили нам извинения — они вообще были потрясены происходящим.

Во время подсчета голосов мухлевали по-страшному, но помимо того, что мухлевали, еще и не знали процедуры. Процедура нарушалась на каждом шагу. Законов члены комиссии не знали и пользовались инструкциями из некоей «Настольной книжки председателя». Иногда мне приходилось объяснять им, что надо делать. Например, собрались открывать урны — я говорю: «Сначала надо погасить неиспользованные бюллетени». — «Да? А как?» — «Отрезать левый нижний угол». Потом я объясняла секретарю, что надо составить акт о погашении бюллетеней. И так далее.

Члены избирательной комиссии все время запирались в своей комнате. При подсчете мы обнаружили вброс шестидесяти бюллетеней, который удалось зафиксировать и предотвратить. После этого члены комиссии пытались спрятать пачки по двадцать штук под общей кучей, разглаживали бюллетени в шесть рук. В какой-то момент начали не сходиться цифры. Стали пересчитывать. При пересчете неиспользованных бюллетеней оказалось 229 штук, хотя сначала было 425. Исправления вносили прямо в протокол. Члену комиссии от «Справедливой России» предлагали подписать протокол и идти домой, он отказался. Когда стало понятно, что опять ничего не сходится, а мы так просто не отстанем, члены комиссии, видимо, чтобы сохранить нарушенный баланс, сократили количество голосов за «Единую Россию», так что в результате нам удалось отнять у «ЕдРа» 129 голосов, включая вброс. При этом бюллетени стали сметать со стола и кидать в сумку, когда протоколы еще не были заполнены, чтобы их нельзя было пересчитать еще раз, — это моя напарница засняла на видео.

В комнату избирательной комиссии наблюдателям входить было нельзя, но, когда мне удалось туда заглянуть, я увидела, что наблюдатель от «Патриотов России» сидит с членами комиссии и попивает. Кстати, во время подсчета бюллетеней, пока бюллетени еще лежали на столе, часть людей в том же помещении распивала коньяк.

Под конец нам очень долго не выдавали копию протокола. Последние три с половиной — четыре часа мы просто ждали копий. Когда прошло два часа, я зашла в комнату комиссии и напомнила. Они на голубом глазу спрашивают: «А вам копия нужна?» Наконец торжественно принесли копии, мы все сверили, но копии оказались просто отксеренными, то есть не заверенными и без номеров. Пришлось добиться, чтобы на копии написали номер, время, когда она подписана, и поставили печать.

За весь день я оформила пять жалоб. Член комиссии от КПРФ сказал нам, что появился некий дополнительный список избирателей — 77 человек из Военной академии. Но жалобу по этому поводу мы не написали: у нас не было достаточных доказательств, а член комиссии от КПРФ не хотел оформлять жалобу, поскольку опасался, что его удалят прямо с утра.

Первая моя жалоба касалась того, что мне в грубой форме и с угрозами не разрешали носить нагрудный знак. Вторая жалоба была о том, что наблюдателям не позволяют ходить, нет обзора и урну не видно вообще. Третья — о том, что члена комиссии удаляют по ложному обвинению и без соответствующих документов. Четвертая — о том, что избиратели голосуют без паспортов по служебным удостоверениям. Пятая касалась процесса подведения итогов, там было восемь или девять пунктов.

Елена Каменская, редактор (Институт новых технологий),
наблюдатель от «Яблока» (участок 42):

Взаимоотношения с председателем и заместителем председателя избирательной комиссии у меня с самого начала сложились крайне недружелюбные. С большей частью комиссии я практически не общалась, кроме одного человека. Как только у меня появились вопросы и возражения, меня тут же стали не пускать, оттеснять, требовали занять свое место — то есть каждое мое движение встречало недовольство, члены комиссии буквально летели мне наперерез. Идти на серьезное обострение я не собиралась, потому что не хотела, чтобы меня удалили в самом начале. В первую половину дня, когда моя конфронтация с членами комиссии была особенно сильна, на участке было очень много международных наблюдателей. Как только они появлялись и я начинала с ними разговаривать, поведение председателя резко менялось и становилось псевдодоброжелательным. Как только те уходили, все продолжалось в том же духе, что и до их прихода.

Среди других наблюдателей моим полным единомышленником был наблюдатель от КПРФ. В некоторых случаях, когда он понимал, что происходит нарушение, он шел советоваться к своим старшим товарищам, которых на участке у него было целых двое — член комиссии и член комиссии с совещательным голосом, оба от КПРФ. Но возвратившись, он, как правило,  недоуменно говорил, что, по мнению его товарищей, нарушение не является таким уж важным, хотя он сам продолжал считать его важным.

Одно из главных нарушений, которое поставило под сомнение все дальнейшее, состояло в том, что места для наблюдателей были расположены таким образом, что невозможно было осуществлять наблюдение. Хорошо было видно кабинки для голосования, а также большую часть одной урны и крошечную часть второй. Правда, эта вторая урна совершенно не пользовалась популярностью у избирателей. Я могу ответственно утверждать, что люди входили в кабинку с одним бюллетенем и с одним же выходили. Еще я видела вдалеке отраженный в зеркале стол председателя и секретаря, которые все время что-то делали с бумагами, как-то химичили, но нельзя было понять, что и как. Иногда они приносили эти бумажки к членам избирательной комиссии и даже что-то у них подписывали. Во второй половине дня они иногда забирали у членов комиссии списки избирателей и через короткое время возвращали. Я готова допустить, что их действия были не противоправными, хотя и сомневаюсь в этом. Но ровно из-за того, что я находилась в ситуации, не удобной для наблюдения, мое присутствие имело симуляционный характер и в некотором смысле было даже вредным, поскольку я таким образом легитимизировала происходящее, а отвечать за него все равно не могла, поскольку не видела во всех подробностях, что происходит.

Массовых вбросов в урны, судя по всему, не было. Не было «карусели». Но были нарушены все возможные нормы оформления помещения и организации процесса голосования. Не объявлялись цифры в самом начале, не объявлялось число зарегистрированных в книгах избирателей и число полученных от территориальной избирательной комиссии бюллетеней. При подсчете голосов никакие данные не вносились в увеличенный протокол, а когда он был вывешен, в нем оказались пометы карандашом и пришлось давить на председателя, чтобы заставить ее заменить их на написанные ручкой. Кроме того, я не отследила, чтобы в окончательный протокол были внесены мои жалобы, хотя они были зарегистрированы и внесены в реестр жалоб. Также мне неправильно оформили копию окончательного протокола, не заверив ее печатью — в итоге у меня на руках недействительная копия.

Я не видела, чтобы кто-нибудь из комиссии подходил к урнам и что-нибудь туда засовывал. Когда бюллетени вывалили на стол, я не видела ни одной очевидно сложенной пачки. С другой стороны, было несколько неочевидных случаев, когда казалось, что разлетелись небольшие пачки — по пять-шесть бюллетеней. Тем не менее, думаю, что бюллетени все-таки были подложены, но не таким примитивным способом. У меня есть большие подозрения, что махинации производились со списками избирателей, потому что основная работа председателя, заместителя и секретаря была со списками — они очень много возились со списками в течение дня. Но все это лишь подозрения. Подсчеты, пересчеты, уточнения — все было правильно. Правда, подсчеты удивительным образом совпали с теми цифрами, которые были на стадии обработки избирательных списков. Это значит, что комиссия с самого начала знала, сколько будет бюллетеней.

Я написала одну жалобу, которая состояла из трех частей. Дальше было бесполезно писать, потому что все нарушения касались пункта, который был первым в этой жалобе — что я не могу видеть, что происходит. Другие пункты в жалобе касались того, что мне до начала голосования не показали переносной ящик для голосования — показали только среди дня, перед выездом (но с самими бюллетенями, которые возили по домам, все было чисто) — и что не были оглашены первоначальные цифры: сколько людей зарегистрировано и сколько у комиссии бюллетеней, — которые позволили бы хоть как-то ориентироваться в ситуации. Из этого последовало все остальное.

Мария Коковкина, сотрудник Центра лечебной педагогики,
наблюдатель от «Яблока» (участок 204):

У нас сразу начался конфликт с избирательной комиссией из-за того, что урны были вне видимости наблюдателей. Мы написали жалобу — кроме меня ее подписала приехавшая журналистка и представитель «Яблока». Жалобу председатель не приняла и фактически менять ничего не стала. Конфликтные отношения оставались до конца. Передвигаться не разрешали: вначале просто просили, чтобы я сидела за столом, потом, когда я пыталась перемещаться, мне делали замечания. Участок располагался в длинном коридоре, я сидела в одном конце, урны были в другом, сидя, я видела половину урны. Общего языка ни с кем из членов комиссии я не нашла. Что касается наблюдателей, то наблюдатель от КПРФ подписал мою жалобу только один раз, а в дальнейшем отказывался и фактически со мной не разговаривал, а наблюдатель от ЛДПР, появившийся около двенадцати часов, наоборот, очень отвлекал разговорами и по манере поведения был похож на провокатора.

Нарушений было множество. Не была сразу вывешена увеличенная копия протокола — председатель говорила, что ей некогда, потом, потом. Не были оглашены данные о количестве бюллетеней и количестве избирателей в книгах. Я так и не видела реестра голосовавших на дому, при этом списки дополнялись после двух часов, что противоречит закону.

Я видела, как один из членов комиссии вынес массивный очешник, завернутый в газету. Потом этот очешник лежал на одном из столов, и когда другой член комиссии захотел его убрать, ему не дали этого сделать. К этому столу подходили многие, причем большинство подходивших, а может, даже всех сразу переправляли к секретарю, у которого были дополнительные списки, куда заносятся люди с открепительными и люди, не найденные в избирательных книгах. Но доказательств того, что этот очешник был опознавательным знаком для «карусельщиков», у меня, конечно, нет. Списки бюллетеней были завернуты в какую-то газетку от «Единой России» и иногда в таком виде появлялись на столах. Когда я сделала замечание, они были убраны.

Но самые крупные нарушения были после восьми часов, когда начался подсчет голосов. Начали считать по избирательным книгам, хотя до этого должны быть погашены неиспользованные бюллетени. Сейф с бюллетенями находился в другой комнате по коридору, за ним следить было невозможно. Один раз я увидела, что он открыт. Две переносные урны находились в одной комнате с сейфом, две другие — в другой. Непосредственный подсчет проходил в шесть или десять рук, каждый бюллетень не оглашался. Я сделала несколько снимков, но на меня написали заявление в территориальную избирательную комиссию, что это нарушает ход работы, хотя лица я не фотографировала, а бюллетени на столе имею право фотографировать, согласно постановлению. При подсчете голосов не все данные были занесены в увеличенную форму протокола, они были на листочке у председателя, причем эти листочки мне запрещали смотреть, перегораживая проход и отталкивая. Общая таблица подсчета голосов находилась в комнате с сейфом, и доступ туда был закрыт. Кроме того, при подсчете удалось зафиксировать пачки согнутых бюллетеней, обнаруженные в урнах.

Мы очень долго, примерно три с половиной часа, ждали копии протокола, и члены комиссии раза два ездили в управу — в комиссии не работал ксерокс — и там ксерили протокол.

Я написала несколько жалоб, принята была только одна — про отсутствие увеличенной копии бюллетеня, — и то мне написали ответ, что копия в итоге повешена. Кроме того, что урны вне видимости, я писала жалобу совместно с избирателями о том, что председатель комиссии находится в нетрезвом состоянии, а также оказывается давление на наблюдателей и избирателей. Например, каждый раз, когда ко мне подходил кто-то из избирателей и на что-то указывал, подскакивал один из членов комиссии, начинал громко кричать, отталкивать его от меня, говорить: «В чем дело? Скажите мне!». Указывали мне, например, на то, что в одной из книг избирательница значилась под старой фамилией, которую сменила два года назад, а другая не нашла себя в списках, хотя поселилась в том районе четыре года назад. И еще была жалоба на то, что нет обзора при подсчете голосов. Другие наблюдатели отказывались подписывать мои жалобы.

Михаил Черняк, переводчик, корректор,
наблюдатель от «Яблока» (участок 5211 — посольство РФ в Польше):

Скажу честно: когда я шел на участок, то не знал, чего ждать. Размышлял о том, что если уж где и быть «кровавой гебне», то как раз в посольстве. Но отношение ко мне было очень доброжелательным. Накануне я предупредил сотрудников посольства о том, что буду наблюдателем. Я пришел раньше, чем обещал, но никто не стал нервничать по этому поводу. Председатель комиссии — сам посол. Нормальные отношения сложились со всеми членами комиссии. Мы договорились, что увидимся в марте.

Других наблюдателей на участке не было, и я подозреваю, что был первым наблюдателем на территории польского консульства за все годы демократии. Но вообще понятно, что технология наблюдения за выборами за рубежом совсем другая, чем в России, и для таких наблюдателей надо делать отдельную инструкцию.

Никто не препятствовал никаким моим действиям. Я сидел в удобном месте. Поначалу я отмечал пришедших в блокноте, потом сверил свои подсчеты с монитором электронного голосования, убедился, что мы практически совпадаем, и дальше уже следил по монитору, никто не был против. На все мои вопросы отвечали довольно подробно. У меня не было ни одного замечания, которое я бы захотел изложить в качестве жалобы.

За рубежом нет книги учета избирателей — посольства уже второй год подряд не ведут списков: еще перед прошлыми выборами МИД по договоренности с ЦИК ввел такую инструкцию, поскольку на участок все равно приходят, в основном, люди со стороны, а не те, кто находится на учете в посольстве. Есть список сотрудников посольства, торгпредства и консульства. Люди, внесенные в этот список, приходят на участок, не предъявляя паспорта. В принципе, это нехорошо, но я заметил, что все эти люди знакомы друг с другом и точно никто не голосовал более одного раза. При этом человеку, который пришел без российского паспорта с польскими документами и которого никто не знал, было отказано очень жестко.

В посольстве работала электронная система голосования, при мне с утра прошло тестирование. Систему обслуживали два сотрудника посольства и два человека из Москвы. Безусловный плюс системы в том, что можно легко посчитать количество людей. Поскольку терминалы привезены из Москвы, конечно, нет гарантии, что в нее заранее не вшиты коэффициенты, по которым голоса распределяются между партиями. Проверить можно по данным, отображающимся на ленте, прилагающейся к терминалу. В принципе данные с ленты можно пересчитать вручную. Но эта процедура не предусмотрена типовой ситуацией, это можно сделать только в судебном порядке. Однако, судя по результатам, могу сказать, что коэффициенты скорее всего не были зашиты заранее — вряд ли кому-то нужны результаты с «Яблоком» на втором месте.

Возникла ситуация, когда человек взял активированную карточку, чтобы провести ее через терминал, но она не сработала. Комиссия ее изъяла и выдала избирателю новую, но система в результате показала, что активированных карточек больше, чем проголосовавших. Было непонятно, как это отображать в окончательном протоколе. Я посоветовал не учитывать не сработавшую карточку в протоколе как выданную. Был также момент, когда мы считали неиспользованные карточки и я обнаружил, что не хватает сотни. Потом оказалось, что стопку просто забыли вынести из сейфа в секретариате. С одной стороны, мне было неловко, что я заставляю комиссию бегать и искать, но я сказал, что не успокоюсь, пока недостающие карточки не будут найдены. Сотрудники восприняли это нормально.

Сергей Пархоменко, главный редактор издательства «Вокруг света»,
собирался быть наблюдателем от КПРФ на одном из московских участков,
однако обстоятельства сложились несколько иным образом:

Пока я договаривался с разными районными штабами КПРФ, на какой бы мне отправиться участок, началась вся эта вакханалия с «нашими», которые стали ездить голосовать по разным участкам. И я понял, что, пожалуй, не буду сидеть ни на каком конкретном участке, а лучше поеду посмотрю, что там с ними происходит. Поехал на ВДНХ, попросил в местном штабе КПРФ, чтобы мне дали список участков с адресами, и на первом же участке нашел «наших». Дальше я за ними гонялся по окрестным участкам, наблюдая, как они ходят и голосуют в разных местах. На участках я разговаривал с разными наблюдателями, главным образом от КПРФ, собирая с них разные сведения, впечатления и наблюдения за процессом. Они мне рассказали много интересного. Кое-что я видел собственными глазами. Надо сказать, что система наблюдателей от КПРФ очень хорошо организована, там есть строгая иерархия со штабами, везде отвечают на телефонные звонки, у каждого наблюдателя есть таблица со всеми участками его района, со всеми наблюдателями на каждом участке, со всеми телефонами, они очень хорошо подготовлены.

С избирательными комиссиями у них отношения плохие. Например, на одном из участков я застал то, что остроумно было названо «триста худыйбердыевых». Привезли триста таджиков и узбеков, с ними был человек, который принес пачку заявлений, и в каждом было написано: «Я, такой-то, гражданин Российской Федерации, зарегистрирован в Москве с такого-то числа, прошу включить меня в список избирателей». А также имелось решение территориальной избирательной комиссии (ТИК) о включении дополнительного списка в список избирателей этого участка. Им начали выдавать бюллетени. При этом никто в точности не знал, есть ли у каждого из них паспорт гражданина Российской Федерации. Список и пачку заявлений никто друг с другом не сверял, пока не нашелся наблюдатель от КПРФ, который устроил скандал. Он потребовал сверять всех, сравнивать паспорта с заявлениями и со списком. Тут же все прекратилось, приехал представитель ТИК, заявил, что это самоуправство председателя участковой избирательной комиссии. Председатель в ответ: «Вы что, с ума сошли? Вы мне сами это приказали!» В другом случае пришли 150 «наших», предъявили открепительные удостоверения и проголосовали. Наблюдатель подходит к председателю комиссии и спрашивает: «А где их открепительные удостоверения?» — «Вот, 50 штук». — «Какие 50 штук? Ведь их было 150!» Это значит, что сто удостоверений им вернули обратно и они с ними пошли на следующий участок. Происходит скандал. Поэтому наблюдателей пытаются загнать в бутылку, заставляют сидеть в углу на диване, говорят: «Ваше дело наблюдать, а не разговаривать», «Когда выборы кончатся, напишете жалобу, а сейчас не мешайте» — и так далее.

У меня сложилось впечатление, что самое страшное зло на выборах — это открепительное удостоверение, поскольку оно дает возможность многократного голосования. Человек с открепительным удостоверением в огромном большинстве случаев ходит по участкам и либо вбрасывает бюллетени пачками, либо просто голосует много раз. Очень мало людей, которые действительно так проникнуты гражданским долгом, что, уезжая в командировку или находясь на лечении в больнице, хотят проголосовать и для этого берут открепительное удостоверение. Чаще всего открепительные удостоверения берут, чтобы участвовать в каком-нибудь мухлеже. Когда «наших» начали гонять, они сменили тактику и стали ходить не толпой, а маленькими группками, человек по десять. Приходят и говорят: «Мы студенты третьего курса Рязанского педагогического института, находимся в Москве на экскурсии, вот наши открепительные удостоверения». Сколько участков они таким образом обошли? Понятно, что при них есть сопровождающий, он о чем-то шушукается с председателем комиссии.

Кстати, на каждом участке есть гебист. Все об этом знают. Когда приходит такая «группа на экскурсии», конечно, их кто-то встречает, кто-то присутствует при их разговоре с председателем комиссии, выдает бюллетени, а открепительные удостоверения не забирает. Всех, кто пришел с открепительными удостоверениями, отмечают в отдельной книге — но никто же потом эти книги с разных участков не сравнивает.

Отдельное умение — всунуть пачку бюллетеней в щель урны так, чтобы эта пачка там рассыпалась. Не все этой техникой владеют в достаточной мере. Когда я вечером обзванивал своих новых знакомых-наблюдателей, на одном из участков мне рассказали, что нашли две большие пачки и пытаются составить протокол и заставить участковую избирательную комиссию принять решение об исключении этих бюллетеней из подсчета. Это, как я понимаю, частая ситуация.

Фотографии РИА Новости