Перед памятью совести
Минуло 20 лет трагедии октября 1993 года в Москве – событиям шокирующим и кровавым, до конца еще не осмысленным и не расследованным, которые долго еще будут разделять общество разностью переживаний и оценок.
А два года назад мы отмечали 20-летие августовских событий 1991-го. Память невольно сопоставляет эти две даты, эти два исторических поворота, эпицентром которых стала одна и та же точка в Москве – так называемый Белый дом на Краснопресненской набережной. О том, что август 1991-го, как песок сквозь пальцы, утек и время повернулось вспять, к политическим репрессиям, о том, что уродливый исторический регресс пришел на смену обнадеживающему прогрессу и к власти со временем пришло нечто похлеще ГКЧП — об этом в той или иной тональности высказались тогда, два года назад, очень многие.
Мне запомнилось, как 19 августа 2011-го на приуроченной к круглой годовщине научно-практической конференции «Рождение российского флага» один из выступавших рассказал о своей глубоко престарелой маме, которая в кругу его седоволосых друзей говорит в часы их угрюмых сетований:
«Мальчики, чего же вы хотите! За какие-нибудь 15-20 лет не могут произойти серьезные перемены...»
Человеку, помнящему события чуть ли не целого столетия, возразить на это нечего. Однако же в августе 1991-го в какой-то считанный миг произошли такие перемены, на которые, казалось бы, и сотни лет маловато. Случилось что-то гораздо более важное, чем смена режима либо формации. В те дни изменились к лучшему сами люди. Мы увидели светлые лица на месте безликой толпы, доброту и приветствие там, где царили усталость и злость, веру, доверие и радость на месте презрительного равнодушия и хмурой замкнутости совка. В независимости от взглядов и пристрастий, от политических либо общественных приоритетов — людей объединил искренний порыв надежды, исчез страх перед репрессиями и КГБ вместе с безнадежным, безжизненным прагматизмом. Люди преобразились — будто не случайно совпал тот день с праздником Преображения.
Потом все улетучилось и утратилось — как вспышка молнии, которая, просияв, погасла.
На смену декабрям приходят январи, а на смену августу 1991-го пришел октябрь 1993-го — безумный расстрел августовской победы, тяжкий грех, оставшийся без покаяния.
Не абсурд ли это — во имя демократии и прав человека лишать жизни вышедших на улицу людей?
Я не раз пыталась задать этот вопрос людям, регулярно собирающимся на Горбатом мосту в годовщину августовских событий. Задала его как-то двум знакомым депутатам и лидерам тех лет, от которых многое тогда зависело.
В ответ я услышала безапелляционное: «Выхода другого не было!», «Они первые начали!», «Они же у мэрии убили людей, в телецентр на грузовике въехали!», «Они бы нас всех у Моссовета убили...».
«Они» и еще раз «они» — агрессивные, дикие, чуждые...
Могу ли я спорить с теми, кто помнит холод той октябрьской ночи у Моссовета, когда просто-напросто было страшно? Их можно понять так же, как отвоевавших в Чечне ребят, которые нервозно восклицают, что мирных жителей в Чечне нет. А ведь в эти минуты лилась без разбору кровь очень разных людей, собравшихся у телецентра в Останкино…
На юбилейном митинге 22 августа 2011 года, милостиво разрешенным властями на Пушкинской площади, кто-то из выступавших обмолвился, что октябрь 1993-го был «тоже победой». А в это время в толпе митингующих неподалеку от фонтанов стояла Юлия Приведенная под своим многоцветным знаменем. Она с интересом слушала выступления, улыбалась знакомым и даже не ушла, когда услышала о «тоже победе», а лишь снисходительно посмотрела — мол, что обижаться на неразумных? В августе 1991-го она была еще ребенком, а вот два года спустя вошла с приятелями в гущу московских событий. Считает, что остались жива благодаря 28-летнему Геннадию Сергееву из «Альфы», который не выполнил приказ стрелять в людей, за что и погиб. Его именем товарищи Юли назвали свой ПОРТОС, а вот подруга ее, 18-летняя поэтесса Наташа Петухова, в ту ночь была расстреляна в Останкино. Песни на слова Наташи Юля до сих пор поет с друзьями, а 3 октября стоит на акциях памяти в Останкино с ее фотографией — хрупкой девушки со свисающими на плечи волосами, улыбающейся кому-то открытой, почти детской улыбкой.
Наташу горячо любил 26-летний Алексей Шумский, спелеолог и спасатель, одаренный и талантливый юноша. Они вот-вот должны были пожениться. За спиной Алексея была уже не одна спасательная экспедиция. Но эта оказалась последней. Он был расстрелян в момент, когда разговаривал с журналистами у входа в телецентр, и вскоре скончался в больнице. Его, умирающего, вынес из-под огня Терри Майкл Данкен, юный юрист из Луизианы, который в августе 1991-го был на баррикадах у Белого дома и, вдохновленный идеей новой России, поселился здесь, создал юридическую фирму. Как только в Останкино начали стрелять, он кинулся выносить раненых и был расстрелян в упор бойцом из «Витязя», когда нес истекающего кровью Отто Пола, американского журналиста. «Он всегда был таким, и политика тут ни при чём. Просто гибли люди», — говорили о нем друзья…
Вспомним, что герой Достоевского говорит о слезинке ребенка в том смысле, что никакого всеобщего блага не нужно, коль скоро она пролита. История с тех пор по-другому сформулировала дилемму: а его и не будет, этого блага, не будет никакого благоденствия и никакой свободы, если ради них убьют невиновных, если потоками слез покаяния не будет омыта эта кровь.
Ну, допустим, спас расстрел в Останкино тех, кто стоял у Моссовета (хоть для того, чтобы их защитить, вообще никого убивать не было нужно). Но хотя бы — чувство неловкости перед убитыми… Ведь это же так естественно — выразить сожаление, вздохнуть о расстрелянных без вины, попросить прощения у их близких, добиться компенсации их семьям.
Нет, «они первые начали», «тоже победа»...
Какая победа?
Кто-то исполнял в Останкино долг журналиста и наблюдателя, кто-то — по-своему понятый гражданский долг, кто-то уверен был, что защищает Конституцию. Наташа Петухова, как и любой другой человек, имела право в свои 18 лет на жизнь и любовь, на свои убеждения и свои заблуждения, на свой поиск и свой путь. Никто не ответил за эту оборвавшуюся на самом взлете жизнь. Как и за многие другие жизни в тот день.
И, конечно же, ни о какой демократии в стране после тех событий не могло быть и речи: это было не началом конца, а полным ее концом. Демократия начинается не там, где люди делятся на «мы» и «они», «свои» и «чужие», где страх и агрессия овладевают душами перед образом врага. Она начинается только там, где жизнь и права каждого человека воспринимаются как абсолютная ценность. Где не только за свои убеждения люди готовы положить голову на плаху, но и за право человека иных взглядов жить, творить и высказываться.
Победившие в том августе 1991-го не сумели изжить до конца совок в собственных душах. Многие сделали себе из Ельцина кумира — а это ведь нарушение той из 10 заповедей, которая стоит прежде заповеди «не убий». Ельцину нужно было противостоять так же, как ГКЧП, как только он начал нарушать права и свободы человека, как только дубинки и ОМОН пошли в ход при разгонах митингов коммунистов — а ведь такое случалось и до злополучного октября.
Лидеры, стоявшие вместе на трибуне Белого дома в августе 1991-го, просто-напросто не поделили власть и оказались по разные стороны баррикад. Гражданским долгом людей было не давать ни той, ни другой стороне нарушать закон и права человека в этом противостоянии.
В декабре 1993-го отнюдь не конституционным путем была принята новая Конституция – буквально подсунута при голосовании избирателям, не успевшим с ней ознакомиться. Безупречно-идеально составлен первый ее раздел, касающийся прав человека. Но кто же дал полномочия какой-то горстке умников прописывать в ней такие властные привилегии президенту, какими и не всякий-то абсолютный монарх обладает?
Второй вехой, убившей чудо августа 1991-го, был декабрь 1994-го, начало войны в Чечне. Тут, надеюсь, со мной мало кто будет спорить.
А третьей — президентские выборы лета 1996-го. Независимые? Честные? Тогда мы на все закрывали глаза — боялись победы коммунистов.
Сказать по правде, я тогда на выборы не ходила — не за Ельцина же после Чечни голосовать. Однако же радовалась, что победил не Зюганов.
Сейчас нас уже не испугать приходом коммунистов на выборах. Нам бы только их вернуть — эти самые честные выборы. Но мы утратили их еще тогда — летом 1996-го.
Нет смысла противопоставлять Ельцина и Путина — один назначил другого. И цель существования у обоих оказалась одна: забрать в свои руки как можно больше власти.
Сейчас в оппозиции оказались и те, кто не противился приходу Путина к власти в конце 1999-го, и даже те, кто поддерживал начало второй войны в Чечне.
Но что толку от их красивых фраз на митингах оппозиции? Сделать-то для начала нужно немногое: признать свои ошибки. Извиниться за них.
Тем же, кто не увидел события октября 1993-го во всей сложности и трагизме, нужно внимательнее их рассмотреть. Посмотреть на фотографии погибших, попытаться понять того юношу или ту девушку, которых привел тогда в толпу протестующих искренний душевный порыв. Попросить прощения у их родных, а перед памятью их склонить колени.
Фото ИТАР-ТАСС
