Борис Немцов, РПР-ПАРНАС:

Я не думаю, что это связано с Олимпиадой. Полагаю, что наиболее распространённая сейчас версия, что это шахидка с Северного Кавказа, правильно, и говорит она только о том, что кавказская проблема никак не решена, но как кровоточащая рана всё время даёт о себе знать. При этом огромные средства, которые выделяются спецслужбам, в основном тратятся на борьбу с оппозицией, а не на борьбу с террором. Я это вижу, например, здесь, в Ярославле, и в Москве.

У меня в этой связи есть очень конкретное предложение — расформировать центр по борьбе с экстремизмом по всей России, а весь личный состав отправить на Северный Кавказ. Начать предлагаю с Ярославля — они тут уже за...ли. Они не дают прохода, задерживают наших активистов во время эстафеты огня Роспилиады, следят за мной, ходят по пятам, постоянно пишут какие доносы, они делают что угодно, только не борются с терроризмом. Поэтому — расформировать, всех направить на Кавказ.

Кстати, хочу Вас обрадовать — сайт «ЕЖ» недавно проверялся Ярославским следственным комитетом в связи с моим интервью вам на предмет экстремизма.

Александр Черкасов, член Совета Правозащитного центра «Мемориал»: 

После каждого подобного теракта журналисты начинают спрашивать, с чем связана подобная волна, говорить об изменении ситуации и так далее. К счастью, мы не можем говорить ни о какой волне, потому что для этого нужны постоянно повторяющиеся события с изменяющейся частотой. Скажем, было 10, а стало 100, за какое-то определённое время. Слабо тебе Господи, у нас такой частоты нет. Поэтому каждый раз, когда происходит взрыв, говорят о волне, о причинах, но это просто неверная терминология для такой периодичности событий. Это раз.

Два — то, что руководители северокавказского террористического подполья не скрывали своих намерений осуществлять теракты в пределах России за пределами Северного Кавказа, не секрет. Вот, очередной раз такое случилось. Это всего лишь означает, что террористические акты, которые последние 14 лет у нас происходят, никуда не ушли, что мы живём в этой ситуации террора и контртеррора, и видимо будем жить так и дальше.

Утверждается, что теракт устроила смертница, причём смертница русская, новообращённая в ислам. Опять-таки, это не первый подобный случай. Во-первых, женщина Во-вторых, русская. В-третьих, новообращённая в ислам. С пор как Бараева вела грузовик со взрывчаткой летом 2000 года, а в конце 2000 года Газуева подорвала вместе с собой коменданта Усть-Мартановского района генерала Гаджиева, в том, что в терроре участвуют женщины, опять-таки нет ничего нового. Чаще ли чем мужчины? Ну опять-таки, частота не такая, чтобы говорить о тенденциях. Напомним, что летом 2009 года в Чите произошло около десятка терактов, совершённых смертниками, и там это были как раз мужчины. То есть улавливать закономерность, когда события не повторяются изо дня в день — это неверно. Единственное, что можно сказать, что мы, к сожалению, по-прежнему живём в ситуации террора, и с тех пор как на Северном Кавказе началась контртеррористическая операция в 1999г., она больше сделала не для уничтожения террористической угрозы, а для воспроизводства мобилизационной базы подполья. Выше шла речь о русских, и в этом также нет никакой новости. Напомним, что в 2010 году едва ли не основным идеологом северокавказского террористического подполья стал Саид Бурятский, в миру — Александр Тихомиров, русский. То есть вот ничего нового в этом теракте нет, он лишь напоминает, как у Фазиля Эскандера, «время, в котором стоим».

Предпосылки для возникновения радикальной оппозиции, которая прибегает к насилию, есть везде. Потому что системная предпосылка, которая людей выбрасывает из общественно-политической жизни в террор, это, с одной стороны, невозможность этой самой общественно-политической жизни, с другой — стороны наличие достаточно сильной идеологии, которая бы мотивировала людей, в том числе, и на смертельно опасные для них действия. Коммунисты у нас таковыми не являются уже много десятков лет, а на Кавказе, на Северном Кавказе есть идеология, достаточно сильная, достаточно притягательная, которая в условиях общего жизненного неустройства, притягивает к себе неокрепшие души.

Юлия Латынина, журналистка, писательница:

Есть каноническая болезнь Юга России — терроризм. Почему братья Царнаевы взорвали бостонский марафон? Потому что рано или поздно в Америке случаются то они, то какой-то придурок, который расстреляет собственных сослуживцев, то третий придурок, который оставит бомбу на Таймc-сквер, но она не взрывается. Соответственно, по той же самой причине, по которой время от времени происходят теракты и в Пакистане, и в Афганистане, и в США, и в Англии, и в Испании, они происходят и в России. Люди, которые исповедуют исламский экстремизм, периодически совершают теракты, это — симптом их болезни. Хочу только обратить внимание на то, что, когда они объясняют потом свои теракты, то они говорят, как мама Царнаевых, что, во-первых, всех этих кеферов можно убивать, во-вторых — на самом деле это «не мы их взорвали, а это взорвали себя сами кеферы», чтобы скомпрометировать наш мирный ислам, и, в третьих, это вообще «начали они». И в данном случае можно сказать, что эта девушка, Наида Асиялова, была супругой русского, принявшего ислам, и, как можно понять, никто этого русского до того, как он принял ислам, не угнетал, в «жестянки» не бросал, по голове не бил и не пытал. Это дело добровольное.

Александр Черкасов, член Совета Правозащитного центра «Мемориал»:

Такфиристы — это один из изводов радикальных исламистов, другое дело, что они на Кавказе не очень распространены, потому что их очень не любят салафиты. Нужно понимать, что в радикальном исламе различных группировок не меньше, чем в своё время в русском революционном движении. Такфиристы — одно из движений, не очень сильно представленное на Кавказе, но в других регионах России они вполне могут быть. Так представлена группировка «Хизб ут-Тахрир» (листовки которых, кстати, нашли при задержании – «ЕЖ»), которые относятся у нас к террористам, хотя в Европе и в Узбекистане таковыми не считаются. Да, они экстремистские, они проповедуют в будущем, после мирного прихода к власти, системную дискриминацию разных групп, нарушение прав человека и другие недобрые вещи, и, например, Страсбургский суд их посылает, потому что они отрицают многие фундаментальные ценности европейской Конвенции о защите прав и свобод человека. То есть тем, кто проповедует системную дискриминацию или, например, отрицает Холокост, не очень дают злоупотреблять свободой слова. Но у нас их почему-то достаточно активно записывают в террористы. Такфиристы — это другая линия. Разобраться в них вообще сложно, единственное, что можно сказать, это то, что эта группа — не самая сильная в России.

Например, Александр Тихомиров, перешедший в ислам и ставший одним из самых известных и опасных проповедников под именем Саид Бурятский, убитый года три назад, примерно, как Ленин сосредотачивался не на врагах, с которыми всё ясно, а на попутчиках. Те, кто отходили от генеральной линии, клеймились свирепо, и полемика между такими группами была очень сильная. Если бы это было единое сообщество, работающее на некий единый джихадистский центр, то мы бы получили совершенно другую ситуацию. А так, там, где у них есть силы, на Северном Кавказе, такие группировки как «Ат Такфир» они сами не пускают, происходит вытеснение конкурентов. А Москва далеко, и тут много каких людей можно повстречать.

Задержали их, видимо, через заагентуренные мечети. Были случаи, когда люди, зачем-то приехавшие сюда с Кавказа, где им говорили, что у вас единственный способ остаться в живых — это пойти и сдаться, приезжали в Москву. А здесь в мечети их очень быстро арестовывали. То есть в принципе наши спецслужбы достаточно плотно мониторят московские исламские сообщества. В общем, там всё бурлит, и странно предполагать, что в это бурление не запущена какая-то агентура. Потому что если есть задача не допускать попадание в Москву с Кавказа террористов из Имарата Кавказ, то, очевидно, такая агентура и такой мониторинг должны быть. Другое дело, что мы не знаем, насколько эта система действует, и террористы с Кавказа в Москву действительно не приезжают.

В целом у меня такие замечания. Есть много разных радикальных исламистских групп, и в московском сообществе им сосуществовать легче, чем на Кавказе, куда в своё время не пустили тех же многочисленных хизб-ут-тахрировцев, проходящих у нас как террористическая организация. Понятно, что в рамках борьбы с терроризмом необходимо отслеживать возможность проникновения боевиков из Имарата Кавказ, и для этого необходима агентура. А про пойманных нынче людей, нужно сказать, в первую очередь, что это очень редкая птица в наших краях. 

Юлия Латынина, писатель, журналист:

«Ат Такфир валь-Хиджра» — это такой случай совсем клинического радикализма. Помните, в Средние века были гуситы, которые выступали против Католической церкви, были табориты, которые были ещё радикальнее, а среди них были ещё адамиты, которые ходили голые и считали, что всё, что они делают, без греха, и поэтому совокуплялись с кем годно и резали кого угодно. Такфиристы — это примерно такое же радикальное ответвление от уже радикального исламизма. Тут довольно сложно говорить, конечно, потому что каждый человек, который называется себя такфиристом, как и вообще человек, который называет себя радикальным исламистом, может по-своему представлять себе действительность. Но, в частности, насколько я понимаю, члены «Такфир» однажды планировали убить бен Ладена за недостаточную чистоту веру. А российские такфиристы отличаются, в наиболее яркой огласовке, тем, что считают, что даже другому мусульманину можно вынести такфир, по-русски — «затакфирить», то есть признать неверным, если у него имеется российский паспорт. Интересно, что при этом, по крайней мере, некоторые такфиристы считают, что им самим позволено делать всё для успеха веры, например, есть свинину, носить обычную одежду, для женщины — не носить платок, то есть мимикрировать под неверного, если это способствует успеху веры.

Это такой наиболее радикальный вариант, и, конечно, интересно, что один из людей, участвовавших в организации взрывов домов в Москве на улице Гурьянова, был такфиристом. И потом его убили сами исламисты, потому что его позиция была настолько радикальной, что в нём заподозрили сотрудника ФСБ. Кстати, это — довольно частая ситуация, потому что внутри исламизма существуют очень разные течения, и к таким радикальным часто относятся настороженно. Они же там все время все обсуждают, сколько ангелов может поместить на кончике иглы, и когда кто-то не согласен по этому вопросу, он всегда может оказаться агентом ФСБ.

Андрей Солдатов, журналист, главный редактор сайта "Агентура.ру":

Вполне понятно, почему целью уже второй раз становится Волгоград – таким образом террористы показывают, что у них есть возможности наносить удары за пределами Северного Кавказа. Вряд ли у них есть какие-то специальные причины, по которым они выбрали именно этот город, потому что лидер той террористической ячейки, которая стояла за прошлым терактом, 21 октября в автобусе, к сегодняшнему дню уже убит. То есть это не инициатива одного конкретного боевика или даже руководителя конкретной небольшой группы террористов, а часть общей стратегии, и я очень опасаюсь, что её суть сводится к попытке отвлечь силовиков, учитывая приближающуюся Олимпиаду. Это, видимо, является целью. Боевики вообще очень хорошо умеют использовать такую диверсионную тактику отвлечения внимания.

Приведу самый известный пример: перед захватом заложников в Беслане сначала произошли подрывы двух самолётов, потом – теракт на Рижской, и только после этого – само нападение на школу. Это и является самой большой опасностью в данной ситуации – то, что задачей боевиков является отвлечение внимания от ситуации в Сочи. Они хотят показать силовикам, что придётся тратить больше ресурсов на обеспечение безопасности не только на олимпийских объектах, но и за пределами этого региона, потому что террористы могут наносить удары и там. Кроме этого, сам Волгоград, видимо, был выбран повторно для того, чтобы и местные силовики, и московские тратили отдельные дополнительные силы там, что опять таки служит тем же самым целям дробления внимания. Я думаю, что все спецслужбы сейчас думают именно о таком варианте.

Когда в июле Доку Умаров выступил с заявлением, что он снимает эмбарго на проведение терактов на территории центральной России, то было два важных вопроса, на которые не было ответа. Главный заключался в следующем: то, что до этого в течение полутора лет терактов не было – это заслуга силовиков или это потому что боевики выполняли указание Умарова? Соответственно, после его выступления, в котором он сказал, что теперь будет наносить удары по Сочи, было непонятно, есть ли у него для этого люди и есть ли у него для этого возможности. И события в Волгограде показывают, что у него, к несчастью, есть и то, и другое. Причём не только на уровне исполнителей, но и на уровне организаторов, так как, повторюсь, организатор предыдущего теракта уже был убит. И всё это, конечно, заставляет продумывать самые худшие варианты, а таковым является предположение, что эта серия терактов служит для отвлечения внимания перед большим событием – Олимпиадой.

При этом последним внятным требованием, даже не требованием, а сформулированной позицией Доку Умарова было заявление, сделанное им, когда он преобразовал структуры Независимой Ичкерии в Имарат Кавказа. Доку Умаров считает, что территории не только одной республики, но всего Северного Кавказа и нескольких близлежащих регионов должны войти в этот Имарат. Это вряд ли осуществимо, потому что речь идёт о том, чтобы большая территория России начала жить по законам шариата, причём не очень понятно, как это вообще возможно сделать и в чём вообще идея, если честно.

Геннадий Гудков, политик, предприниматель, полковник ФСБ в запасе:

Конечно, это продолжение того преступления, которое было совершено в Волгограде несколько месяцев назад. Совершенно очевидно, что это демонстративная акция, имеющая, собственно, несколько целей. Во-первых, она призвана испортить праздник всему народу, во-вторых — запугать тех, кто готов приехать к нам на Олимпиаду. Понятное дело, это чудовищное преступление, когда я последний раз смотрел, там было 18 погибших, так можно действительно сорвать прибытие гостей в Россию.

Что касается ситуации в целом, то я уже много раз говорил, что помимо того, что у нас вообще «почва» располагает к произрастанию различных экстремистских течений, теорий и идеологий, у нас ещё и ислам, к сожалению, занимает довольно пассивные позиции, не ведя идейной борьбы с представителями радикального фундаментализма. А те втягивают людей в свои сети, говорят, что это и есть ислам, что это угодно Аллаху, а никто, на самом деле, кроме мусульман, не может сказать, ислам это или нет. И если нет серьёзной борьбы, серьёзной контрпропаганды, идеологического противодействия, часть молодых людей, втягиваемых в подполье, безусловно, одурманивается взглядами, которые к исламу, я надеюсь, никакого отношения не имеют.

Так что, с одной стороны, власть создаёт подходящие условия для произрастания экстремизма в России, с другой стороны, так называемые исламистские боевые группы не встречают никакого идейного противодействия, поэтому об этом тоже надо задуматься и говорить вслух. А мы то не можем подготовить своих священнослужителей, то ещё что-нибудь. Давайте говорить о неактивности традиционного ислама в нашей стране. У него важная роль в этой идейной борьбе, и это важная причина, которую пора начать обсуждать.

Поэтому мне кажется, что ситуация очень непростая. Террористы обещали дестабилизировать ситуацию, и у них это получается. И здесь надо сосредоточить все усилия на борьбе с врагом, потому что никаких оправданий таким преступлениям быть не может. Мы можем говорить о том, что власть действует бездарно, это другой вопрос, но оправдывать такие преступления, безусловно, нельзя. Поэтому я ещё хочу сказать, что нужно объединить усилия и властей, и различных конфессий, и здоровой части общества, несмотря на все разногласия, для того чтобы не допустить разрастания этой заразы.

Вообще террористическая активность не прекращалась, просто она какое-то время была локализована географическими рамками, а теперь эта география стала расширяться на центральную часть Российской Федерации. Волгоград хоть и южный город, но всё-таки не Кавказ, и я боюсь, что эта география может дойти и до Москвы. Во всяком случае, область охвата расширяется, таких массовых терактов, как последние два, в Волгограде не было никогда. Они происходили на территории Северокавказских Республик, но за эти пределы не выходили. А сейчас территория расширена.

Те террористы, которые приводят в действия взрывные устройства, исполнители — это люди заблудшие, отчаявшиеся и отчаянные, которые вряд ли до конца понимают, чего именно они хотят. Они инструмент. А те, кто за ними стоят, уже очень хорошо понимают, какие от их действий могут быть результаты, а результаты всегда одни. Терроризм — это способ борьбы за власть и за территорию, так было всегда, поэтому если за ними действительно стоят организаторы террористического подполья, то они чётко понимают, что в случае ослабления власти, в случае ослабления государства, они смогут оторвать себе приличный кусок.

Алексей Кондауров, депутат государственной Думы, генерал-лейтенант ФСБ в отставке:

Конечно, это большая трагедия: 18 человек погибло, большое количество раненых. Я считаю, что любой теракт, который повлёк человеческие жертвы и разрушения — это всегда недоработка спецслужб, кто бы что ни говорил. Потому что предотвращение терактов — это очень серьёзная и кропотливая работа, и если теракт всё-таки случился, значит, в ней был допущен изъян, тем более если это второй раз в одном и том же городе. Почему Волгоград? Во-первых, близко к Северному Кавказу, 600 с чем-то километров из Дагестана. Мы предполагаем, что следы ведут всё-таки туда. А во-вторых, я думаю, те, кто планируют теракты, примерно представляют психологию наших доблестных спецслужб. Те, наверное, после первого теракта расслабились, решив, что снаряд в одну и ту же воронку не падает. Ну вот он упал. Сейчас начинают говорить о том, что, скорее всего, там есть база террористов, которая позволяет осуществлять подготовку терактов. Ну об этом надо было задумываться после первого случая и вести работу. В тот раз смертница погибла, а предполагаемый организатор позже тоже был убит, значит, информации никакой нет.

Понятно, что эти теракты осуществляются в преддверии Олимпийских игр. Понятно, что, скорее всего, в результате главы государств могут не приехать, теперь уже не по политическим мотивам, а из элементарных мер предосторожностей. Я думаю, что местные спецслужбы не будут рекомендовать высокопоставленным чиновникам приезжать на Олимпийские игры, да и я бы нашим государственным деятелем не советовал проявлять уж очень большое рвение в приглашении. Потому что при той организации, которая у нас есть, всякое может случиться. Поэтому совершенно очевидно, что этим терактом Олимпийские игры уже в известной степени омрачены. Как всё будет дальше развиваться, посмотрим, но ничего хорошего я пока не предвижу.

Я считаю, что при той организации работы спецслужб, которая есть сегодня, такого рода вещи практически неизбежны. Потому что силовые структуры в их нынешнем виде не отвечают современным вызовам. Они практически копируют старую советскую систему, но мир за это время очень здорово изменился, поменялся характер угроз, а мы всё живём, так сказать, представлениями времён «холодной войны». Громадные бюджеты, которые тратятся на политический сыск и перераспределяются в управление «Э», лучше бы служили для организации работы на направлении, которое становится причиной смерти граждан.

Нашим спецслужбам нужно правильно распределять силы и средства. Повторюсь, у нас осталась та же самая структура, которая была в СССР: экономическая безопасность, контрразведка, часть политического сыска, правда, передали в МВД. В каждом городе — по управлению, а зачем, например, в Рязани нужно управление, я не понимаю. И в каждом городе оно повторяет структуру центрального аппарата. Продолжается оперативное сопровождение и курирование промышленных объектов, и так далее и тому подобное. Я считаю, что в новых условиях, когда есть разные формы собственности, какими-то вещами должны заниматься и частные структуры, это их обязанность и они несут ответственность. Где-нибудь на Дальнем Востоке, наверняка, специализируются на противостоянии иностранным разведкам. Но, скорее всего, не дифференцировано, а работают, условно говоря, и против американской, и против всех остальных. А надо в зависимости от региона работать против тех структур, которые с наибольшей вероятностью действуют в сопредельной территории. А, допустим, в какой-то Костроме непонятно, что такое экономическая контрразведка или контрразведка, работающая против иностранных спецслужб. И так повсеместно. Это всё нужно пересматривать и изменять, чётко определять приоритеты в работе, перераспределять силы и средства с очень жёстким территориальным подходом, чего, по-моему, сейчас нет.

Антон Носик, журналист, популярный блогер:

Такое впечатление, что депутаты просто не могут найти себе занятия, не знают, что бы им ещё такого выдумать. Причем это люди, далёкие от знания предмета и с абсолютно пещерным уровнем правосознания. Самое важное, что объединяет весь новый пакет мер — они все недоброкачественны как законы. Они подготовлены с непониманием того, как вообще функционирует законодательство в нормальной стране. Есть какие-то вещи, которые являются предметом законодательного регулирования, а есть какие-то вещи, которые являются предметом ведомственного регулирования. И это очень важный принцип. Потому что есть Конституции, есть законы, а есть то, что находится в рамках компетенции ведомств, и в нормальной ситуации это разграничено. Кто сколько должен хранить логи, по какой процедуре их надо предоставлять, кто и в каком виде должен их получать — это вопрос нормативных актов. Все операторы связи работают в рамках лицензии. В этой лицензии их обязанность выполнять требования Минсвязи и силовых структур уже прописана. Операторы уже должны выполнять распоряжения, которые профильное министерство может им направить, это всё уже есть. А сколько там, месяц, два или три, в каком формате —gif, docилиpdf,и на каком носителе — это всё не является предметом законодательного регулирования, это дело инструкций и ведомственных памяток. Депутаты просто ищут себе работу.

Ну или, например, у нас есть банковское лобби, которому мешают жить платёжные системы. Оно много лет ищет способы для их удушения в России, предыдущая идея заключалась в том, что все платёжные системы должны либо преобразоваться в банки, либо оформиться как небанковские кредитные организации. Сейчас в этом пакете хотят запретить интернет-платежи больше чем на тысячу рублей и больше чем на 15 тысяч в месяц. Это уже коммерческое, это пролоббированное, это соответствует интересам определённой группы частных бизнесов. А подаётся как борьба с терроризмом. В интересах банков, для того чтобы переместить значительную часть потребительских платежей из сферы платёжных систем в банковскую, то есть перераспределить из одного частного кармана в другой, используется жупел борьбы с терроризмом.

Есть простой вопрос: что, до того как в Думу прошли Яровая и Луговой, с терроризмом никто на свете не боролся? Россия — это первая страна, которой пришло в голову этим заняться? Почему нигде в мире такого бреда нет? Почему не приходит в голову израильским, американским спецслужбам ничего подобного продавить? Почему только у нас додумались до таких методов борьбы с терроризмом? Потому что у нас самые умные законодатели или потому что это на самом деле никакого отношения к борьбе с терроризмом не имеет?

Сергей Цыпляев, президент фонда «Республика»:

Естественно, когда происходят серьёзные события вроде террористических актов, органы власти пытаются продемонстрировать, что они предпринимают какие-то меры, показать, что всё под контролем. Достаточно спешное появление новых законов как раз свидетельствует о подобной тенденции.

Вторая вещь, которую можно сказать, глядя на документы: там есть попытка создать механизмы усиления возможностей силовых структур в борьбе с терроризмом, какие-то меры носят характер устрашения для тех, кто будет двигаться в сторону терроризма, заниматься финансированием, организацией, пропагандой, за это всё ужесточается ответственность. Но какие-то вещи требуют серьёзных разъяснений — а как это, собственно, связано с терроризмом? Например, ограничение использования всяких платёжных систем. Внося такие серьёзные ограничения, нужно документально объяснять, а в чём, собственно говоря, идея. Потому что мы уже помним, как однажды в связи с борьбой с терроризмом отменяли выборы губернаторов, но так никто и не смог объяснить, как одно с другим связано. И закончилось всё тем, что губернаторы избираются, назначаются, а терроризм остаётся, одно с другим никак не связано.

Возникает ощущение, что законы появляются на волне борьбы с терроризмом, но решают совершенно другие задачи, затрудняя любую гражданскую активность. Не знаю, но сомневаюсь, что террористы используют официальные каналы и платежи, когда им требуется перевести деньги, что деньги аккумулируются на счёте организации, а потом с него отправляются на закупку взрывного устройства или ещё чего-то. Вообще-то говоря, аргументируя подобные решения, надо приводить конкретные примеры того, где и как это работало и почему это надо ограничить, но этого не было сделано. Поэтому складывается ощущение, что идеи приходят по результатам избирательных кампаний, а не террористических актов.

Ещё одна проблема нашего законодательства — при решении какой-то локальной проблемы используются зонтичные определения. Не описывают конкретно, что нельзя делать вот это, вот это и вот это, а вводят некоторое общее определение, что всё это запрещено. Здесь такое зонтичное определение — «дестабилизация деятельности органов государственной власти». Вот кто бы понимал, что это значит? Похоже на «антисоветскую деятельность». И дальше уже под эту формулировку можно подводить почти всё, что угодно, любую критическую или оппозиционную активность. Любой критик действий власти оказывается пособником террористов. Эта формулировка абсолютно резиновая, и она требует детального разъяснения либо конкретного описания, а что мы, собственно, имеем в виду. Потому что слово «дестабилизация» каждый понимает по-своему, как «счастье».

У нас всегда есть ощущение, что общая программа борьбы с терроризмом, её силовая составляющая есть, но вряд ли обозначается публично. Там, конечно, многое находится под всевозможными грифами, но серьёзная часть, которая должна подвергаться анализу и общественному обсуждению — это политическая деятельность, призванная препятствовать появлению террористических ответов. Это элемент политической дискуссии — а почему? Каковы причины, источники терроризма и как с ними иметь дело? Каковы должны быть подходы? Вот этого мы не видим ни в каких публичных обсуждениях, и значит, должны говорить, что, да, обществу это не предъявлено. Надежда на то, что там лежит, запрятанная под грифами, какая-то глубокая мысль, очень слаба, и это, в любом случае, скорее всего силовая часть. А одними силовыми методами с терроризмом не разберёшься.

Из-за увеличения тюремных сроков какие-то люди, может быть, и могут принять для себя решение отойти в сторону. Бывают организаторы, которые сами предпочитают не встревать в эти дела, по существу выполняя роль такого центра всего процесса. Но в том, что касается конкретных исполнителей, тех, кто уже принял решение, такое запугивание почти никогда не работает. Потому что если человек решил, что он готов идти на смерть для зашиты тех позиций, идей, которые он считает важными, и это решение фанатическое, то такие меры не помогают. Нужно работать над тем, чтобы люди не приходили к таким решениям, не приходили в эти организации, а это совершенно другая деятельность, не связанная с силовой реакцией.

Фотография ИТАР-ТАСС

Александр Черкасов, член совета правозащитной организации «Мемориал»:

После всех волгоградских взрывов многие «белые пикейные жилеты» говорили о том, что всё это организовали спецслужбы. И за последнее время понастроили массу конспирологических теорий о том, что русские спецслужбы, как всегда, взрывают своих. К этим доморощенным конспирологам присоединились некоторые «народные политологи» с Кавказа, у которых сохранились остатки стыда и которые начинали объяснять, что это взрывали не кавказцы. При этом Доку Умаров, вроде бы покойный, прямо говорил, что «будем взрывать», а тут говорят, что нет, это не наши. И вообще, поскольку конкретной угрозы по поводу взрывов в Волгограде не было, то это не теракт. То есть какое-то уж совсем доморощенное построение. Эта пена нарастала достаточно долго, и вот вчера появилась длинная, пятидесятиминутная видеозапись, которая ставит всё на свои места: да, это дагестанское подполье, и всё с этим связанное. То есть самая простая версия. Правда тут же появились такие, которых это не убеждает, мол, обращение тоже могли смонтировать спецслужбы. Сторонники того, что мы все живём в Матрице, у нас есть, не отрицаю.

Мы живём в мире, где нет абсолютного зла, вернее, зло есть, но оно имеет много обличий. И манихейцы, которые считают, что всё зло — это российские спецслужбы, по-видимому, не правы. Потому что террористы, которые атакуют всех, будь они в погонах, или в троллейбусе, или на вокзале, тоже зло. И зло, наверное, не меньшее. А мы, российское общество, находимся между властью и террором. И для всех, кроме больших конспирологов, было понятно, кто взорвал. Но всё равно в этой истории есть некоторый урок: определяя для себя отношение к одной форме зла, не стоит забывать и про другие его воплощения.

Само это обращение довольно большое, и принципиально новое в нём, например, угроза мирным салафитам. Это очень характерная вещь. Попытки нормализации в некоторых республиках Кавказа, например, в Ингушетии или в Дагестане, включали в себя создание нормальных условий для существования мирных салафитских общин. Для тех, кто неправильно молится с точки зрения доминирующих там суфиев, но отнюдь не занимается терроризмом. Потому что гораздо проще ловить прихожан «неправильной» мечети, чем кого-то в лесах, мечеть — она ближе. И именно так силовики превращали прихожан таких мечетей в мобилизационную базу террористов. А тут мы услышали угрозы в адрес этих самых мирных салафитов. Действительно, замирение не нужно не только силовикам, которые хотят отчитываться планом по валу, но и террористическому подполью. Недаром в 2009 году взорвали Юнус-Бека Евкурова, когда он повёл в Ингушетии курс на «контртеррор с человеческим лицом». Недаром взорвали в 2012 году Саида Афанди Черкейского в Дагестане, когда тот благословил замирение с салафитами. Просто потому что для этих людей не только мы являемся целью, но и их единоверцы, простые мусульмане.

Политика замирения вообще-то приносит плоды, если её применять, это признавали летом 2012 года. И Бортников, директор ФСБ, побывав в Дагестане, где это наиболее мощно проводилось, и председатель национального антитеррористического комитета. НАК — это, вообще говоря, структура, подконтрольная ФСБ, но они за это всё отвечали. И когда Олимпиада была не так близко, у них была возможность и достаточно разума, чтобы действовать по-умному. Но сейчас, перед Олимпиадой, от них требуют действовать по-быстрому, со всеми вытекающими последствиями. А так разумные люди, которые понимают, как надо действовать, есть и в руководстве НАК, и в руководстве ФСБ. Другое дело, что и как они могут. Это уже отдельная, печальная история, когда появляется "паспорт здорового человека" и "паспорт террориста-курильщика". Такое действительно может натолкнуть на грустные размышления, если не найти объяснения, но я, кажется, понимаю, откуда это взялось, и радости мне это не прибавляет. Нет никакого заговора, есть только сплошная бюрократия.

Александр Черкасов, член Совета правозащитной организации «Мемориал»:

Подобные всплески, может быть, меньшего масштаба, происходили каждый год, начиная с 2009-го. Другое дело, что мы привыкли к хорошим новостям из Грозного, и когда случается что-то такое, это всегда привлекает много внимания.

Но если смотреть на динамику, то можно заметить, что за 8 месяцев этого года число погибших и раненых силовиков на Северном Кавказе составляетоколо 100 человек. Это меньше, чем более 300 в прошлом году и более 500 в позапрошлом. Последние три года эта динамика сохраняется: в течение этого лета было убито или ранено около 40 силовиков, что вдвое меньше, чем летом прошлого года, а тогда их было вдвое меньше, чем в предыдущем. Это связано, в том числе, и с эмиграцией боевиков в Сирию, и с тем, что жёсткая зачистка, которая происходила перед Олимпиадой, принесла свои плоды. Так что, даже учитывая жертвы последнего нападения, можно видеть, что тенденция в целом положительная. Другое дело, что подполье по-прежнему способно на нападения.

Самое главное заключается в том, что это событие стало неожиданностью только для тех, кто привык получать из Чечени благостную картинку и забывает, что несколько месяцев назад уже было что-то подобное. Да, ситуация постепенно улучшается, но это отражает динамику процесса, а не его потенциал. Потенциал для ухудшения по-прежнему есть, и цифры предыдущих лет — это не прогноз на будущее.

Татьяна Локшина, программный директор Московского бюро Human Rights Watch:

Надеюсь, что произошедший инцидент сможет привлечь внимание к тому вопросу, ради которого мы и собрались на конференцию, а именно: использование коллективного наказания в Чечне как метод борьбы с вооружённым подпольем. Надо подчеркнуть, что этот способ — не новый. На протяжении всех 10 лет, которые Рамзан Кадыров так или иначе находится у власти, коллективная ответственность была одним из его методов. Чтобы оказать влияние на членов вооружённого подполья, преследовались их родственники: людей похищали, к ним применялось насилие, им угрожали, их запугивали, а в некоторых случаях разрушали их дома.

Настоящая волна таких «карательных поджогов» была зафиксирована нами в 2008-2009 годах, с июня 2008 года по осень 2009 была собрана информация о 27 таких случаях. Мы подготовили доклад на эту тему, к которому добавили документальное описание 13 из этих инцидентов. Этот доклад был сделан за 3 недели до убийства в Грозном Натальи Эстемировой из «Мемориала», которая очень помогала нам в работе. После этого волна поджогов пошла на спад. Это было связано с тем, что правозащитникам удалось организовать большую кампанию, в том числе в прессе. Мы требовали, чтобы в ситуацию вмешался федеральный центр, потому что поджоги осуществлялись сотрудниками силовых структур с подачи чеченского руководства. Всё это происходило на фоне многочисленных заявлений господина Кадырова о коллективной ответственности и о том, что люди, чьи родственники находятся в лесу, должны платить за это свою цену. Возможно, Москва в конце концов послала какой-то сигнал, потому что в последние годы карательные поджоги случались, но очень редко.

А произошедшее сейчас — чудовищно, потому что чеченское руководство не просто полностью вернулось к своей риторики коллективного наказания. Пять лет назад в их словах хотя бы не содержалось конкретных инструкций, не звучало то, как именно родственники должны отвечать. И этого всё равно оказывалось вполне достаточно. А сейчас господин Кадыров прямо говорит, что если боевик убьёт полицейского или обычного человека, то его родственники будут выдворены из Чечни без права возвращения, а дом будет разрушен. И понимать это иначе как прямой приказ, невозможно.

Сразу за этим заявлением поднялась новая волна поджогов. Уже известно о девяти подобных случаях всего за несколько дней. Слова Кадырова были реакцией не теракт. Произошло нападение на город, в ходе которого погибли люди, были разрушения, но отвечать на это чеченское руководство должно не таким образом. Кадыров — губернатор, глава субъекта Российской Федерации, а его слова противоречат и российскому законодательству, и международным обязательствам, которые приняла на себя Россия.

Александр Верховский, директор Информационно-аналитического центра "СОВА":

Непонятно, как это может закончиться, всё зависит от того, смогут ли в Москве как-то повлиять на Кадырова и ослабить его энтузиазм. Если удастся как-то ему объяснить, что нагнетать обстановку не нужно, то эксцессы прекратятся и всё вернётся к исходной позиции. Конечно, отношения между Сводной мобильной группой и чеченскими властями не станут добрыми, но они и не были таковыми. Однако планка допустимого для Кадырова в последнее время поднимается все выше, поэтому, что произойдёт дальше, непонятно. На фоне украинских событий какие-то проблемы в Чечне смотрятся не так выразительно.

В принципе Кремль может контролировать Чечню. Другое дело, что власть сознательно выбирает именно такой режим управления этим регионом. Конечно, чисто технически нет возможности влезать в каждый шаг Кадырова, нет достаточных «контролирующих мощностей», люди низкого уровня указывать ему не могут, а люди более высокого ранга заняты другими делами. Но сама модель, реализуемая там, избрана Москвой.

Отношения правозащитников с властями по идее и не должны быть радужными, но сейчас всё критически обострилось. На самом деле Кадыров много раз говорил вещи, которые могли бы стать предметом проверки со стороны прокуратуры, но обычно он делал свои заявления по-чеченски. А это — важный момент, так как в результате не возникало никакого общественного резонанса. Подобных высказываний можно набрать немало, и правозащитники этим занимались, но заявления делались на чеченскую публику. Те, кому надо, могли и перевести, но общество в целом проходило мимо.

А сейчас случилась атака в Грозном, и на фоне этого события, подобных которому давно не было, делается такое заявление, при том делается таким образом, чтобы его услышало максимальное число журналистов и просто граждан за пределами Чечни. Сделал ли Кадыров это сознательно или так получилось случайно — непонятно, но произошла эскалация ситуации.

Каляпин на это отреагировал, написав заявления в прокуратуру и Следственный комитет. Если бы этого не сделал он, так поступил бы кто-то другой и конфликт произошёл бы всё равно. Плюс мобильная группа в принципе уже сильно надоела чеченским властям.

Впрочем, журналистка Лена Милашина тоже не поленилась и написала в СК, откуда поступил ответ, опубликованный ею вFacebook.Там сказано, что Следственный комитет не видит в словах Кадырова оснований для проверки, не говоря уже об обвинениях.

Андрей Солдатов, главный редактор сайта Agentura.ru, обозреватель «Новой газеты»:

Достаточно длительное время, на протяжении примерно 15 лет, существовала теория, согласно которой глобальные апокалиптические течения типа «Аль-Каеды», не ставящие перед собой локальных политических целей, а стремящиеся воздействовать на мир в целом, применяли более жёсткие методы при выполнении терактов. В отличие от локальных движений, которые всё же надеялись изменить политическую ситуацию в своих регионах и странах, боевики подобных групп старались, например, наносить удары только по военным целям и так далее. Если же происходил какой-то очень жестокий теракт, то было понятно, что за ним, скорее всего, стояла ячейка организации наподобие «Аль-Каеды», которой терять нечего и для которой самое главное — чтобы их послание прозвучало как можно громче.

Судя по всему, эта теория больше не работает. Потому что атака в Пакистане была произведена не «Аль-Каедой», а «Талибаном», причём местным. Очевидно, что локальные группировки также перешли к жесточайшим методам, и это, конечно, очень неприятное развитие ситуации. Потому что получается, что у них больше нет никаких ограничений в плане методов, которые они готовы применить в своих собственных государствах.

В то же время все разговоры о сближении идеологий «локальных» и «апокалиптических» групп не так важны. Важно то, какие, собственно, эти люди ставят перед собой цели. Потому что устроить большой бум перед концом мира — это одно. В таком случае нет задачи давить на правительство, продвигаться в местный парламент и вообще стремиться к власти. Жестокость «Аль-Каеды» объясняется не их идеологией, а тем, что они вообще не видели шансы что-либо изменить, как на Ближнем Востоке, так и на планете в целом. С их точки зрения, надо просто биться и однажды каким-то чудесным образом появится халиф, но как это произойдёт — ими не продумано. И сейчас происходит не сближение идеологий, а сближение тактик, и это очень страшно, потому что означает, что организация, претендующая на то, чтобы захватить власть в Пакистане, считает возможным применять подобные методы.

Но, хотя ситуация в Пакистане постоянно ухудшается, там уже невозможно даже подсчитать, сколько всего действует группировок, и насчёт «центрального командования''Талибана''» есть большие вопросы, это не свидетельствует об усилении боевиков или увеличении числа бойцов. Мы видим именно изменение тактики. Для того чтобы захватить школу, по большому счёту не нужна серьёзная организация и большое число людей. Это не атака на военную цель и не наступление ИГИЛ в Ираке или Сирии.

То, как на ситуацию с терроризмом повлияет выход американских войск из Афганистана, совершенно непонятно. Потому что неизвестно, как себя поведут те государства, которые в любом случае будут присутствовать в регионе: Россия, Китай, страны Ближнего Востока. Непонятно, какой будет их стратегия и тактика, в результате есть очень много вариантов развития событий. Но если ещё пару лет назад надеялись на то, что режим в Афганистане продержится 3-4 года после ухода войск, то сейчас надежд на это по большому счёту нет.

Андрей Солдатов:

Французская система борьбы с терроризмом предполагает детальный и проработанный план ответа на террористическую угрозу. Однако он не помог предотвратить трагедию.

Он еще и едва ли не первый, принятый в Европе: еще в 1978 году французское правительство одобрило план Вижипират (Vigipirate) – список мер, предусмотренных на случай террористических кризисов. Его специфика - предупреждение террористических актов, кроме ядерных и воздушных, для которых существуют специальные планы ("Пиратэр" и "Пиратом"). План постоянно обновляется – если в конце семидесятых он предусматривал 40 возможных мер, то последняя редакция, от 6 января этого года, включает уже 307 мероприятий. Французы тоже несколько лет назад играли со шкалой угроз, но в конце концов вернулись к двум вариантам плана исходя из уровня угрозы – простой и усиленный. Последний вариант, который и был введен из-за бойни в Sharlie Hebdo, предусматривает участие армии.

Этот детально проработанный план помог, конечно, обезвредить террористов, но никак не помог предотвратить теракт.

Не только план был на месте, но и профессионализм французских спецслужб никем не ставится под сомнение. Они сработали вполне оперативно. Их единственной ошибкой (правда, серьезной) можно считать только то, что в случае с братьями Куаши, в ситуации, где не было заложников (спрятавшийся в типографии сотрудник, наоборот, помогал полиции информацией), когда все происходило в отдельно стоящем здании, планы которого были доступны спецподразделениям, то есть фактически в идеальной ситуации для штурма, французы не смогли взять братьев живыми.

Превентивные меры спецслужб – списки и базы данных на подозрительных лиц – также сработали. Нельзя сказать, что о братьях никто никогда не слышал – младший, Шериф, был осужден в 2008 году за участие в группировке, отправлявших рекрутов в Ирак, и оба брата были в американской базе TIDE (Terrorist Identities Datamart Environment), в которую вносятся лица, подозреваемые в террористической деятельности – эта база также известна как the US no-fly list, и внесенные в нее не могут летать американскими авиакомпаниями или пролетать через территорию США. Братья также были в аналогичной британской базе данных.

При этом у спецслужб была информация, что по крайней мере один из братьев, Саид, связан с крупной террористической организацией – он проходил обучение в Йемене в 2011 году в местной группировке, аффилированной с «Аль-Каидой». В общем, эта информация потом подтвердилась: в записи разговора с террористами телеканала BFM TV Шериф заявил, что их действия финансировала йеменская «Аль-Каида», а ахвативший кошерный магазин Кулибали подтвердил, что действовал скоординировано с братьями.

Но ни компетентные действия спецназа, ни базы данных, ни корректная разведывательная информация никак не помогли предотвратить теракт.

ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...

Сергей Цыпляев, президент фонда развития республиканских традиций «Республика» (Republica):

По мере работы следствия с конкретными вещественными доказательствами, собранными на месте, картина произошедшего существенно проясняется. Как показывает практика, в наше время электронные носители, всевозможные съёмки неизвестно кого и неизвестно когда очень сильно помогают раскрывать обстоятельства различных событий, которые кто-то предпочёл бы оставить тайными. В какой-то момент весь этот массив информации будет опубликован, и предстоит очень серьёзное его обсуждение, в том числе и в судебных инстанциях. Интересно то, что в последних дискуссиях между российскими военными и голландцами речь шла о моделях БУКа и его поражающих элементах, и уже никто даже не вспоминал о самолёте и каких-то фантастических фотографиях. То есть круг тем постепенно сужается.

Но по существу ситуация уже сформировалась, и поменять её очень тяжело. Все будут стоять на своих позициях. Даже вопреки появляющимся доказательствам, Россия всё будет отрицать. Так что не стоит ожидать, будто стороны скоро придут к какому-то консенсусу. Все возможные последствия этого тоже уже произошли, все санкции применены в связи с более общими вещами, Крымом и Юго-Востоком Украины.

Что касается конкретно этой истории, то вряд ли кто-то исходит из предположения, что это была планомерная акция. Скорее всего, это действительно была попытка сбить военный транспортный самолёт, что происходило и до этого, в том числе – на очень больших высотах. О наличии соответствующих средств поражения у ополченцев писали даже на российских сайтах, например, на «Вести.ру». Так что произошёл несчастный случай, и расследование должно быть обращено к конкретным людям, которые отдавали непосредственные указания, если судебная машина сможет когда-нибудь до них добраться. А политическая ответственность за это уже определена, и тут никаких серьёзных перемен не произойдёт.