ЕЖ: Вчера Госдума рассмотрела во втором чтении поправки в бюджет на 2014-2016 годы. Согласно поправкам, Русская православная церковь получит из федерального бюджета 1 млрд 158 млн руб. в 2014 году и еще 600 млн — в 2015-м, на финансирование «объектов епархиального управления». Средства выделяются в рамках федеральной целевой программы «Укрепление единства российской нации и культурное развитие народов России». Заметим, что Общественному телевидению, например, Дума в финансовой помощи отказала — а речь шла всего о каких-то 300 миллионах. Но церкви и миллиардов не жалко.

Помимо этой программы бюджет собирается выделить 0,8 млрд руб. на реставрацию Соловецкого монастыря, еще 50 млн — на реставрацию Николаевского женского епархиального монастыря в Тверской области и 25 млн — на завершение работ по реставрации Тульского кремля. Итого: более 3 миллиардов. Сначала поправки одобрил Думский комитет по бюджету и налогам, но и парламентское большинство не нашло в них ничего предосудительного: да, социалку приходится поджимать, но как не пособить церкви в налаживании епархиального хозяйства в новообразованных епархиях! Церковная бюрократия становится неотъемлемой частью бюрократии национальной. А проводящиеся с этого года Парламентские встречи в рамках Рождественских чтений, ежегодного образовательного мероприятия Русской православной церкви, дают патриархии новые возможности лоббирования, которые, как мы видим, она весьма успешно использует.

Русская православная церковь — это союзник власти. И в нынешней финансовой ситуации, когда у власти фактически нет возможности делать ощутимые подарки избирателям, наоборот, приходится заниматься урезанием, сокращением, экономией, конечно, она в большей степени обращает внимание на идеологию. В такой ситуации она может быть только консервативной, так как только на основе консервативной идеологии можно консолидировать сторонников власти, показать им врага, мобилизовать их против него. Врагами признаются наиболее активные, модернистские, вестернизированные группы населения. Соответственно отсюда опора, в том числе, и на ресурс Русской православной церкви. Церковное руководство уже поддержало власть и во время противостояния с оппозицией в конце 2011 — начале 2012 годов, и во время президентской избирательной кампании.

Ещё один момент, важный не только в вопросе взаимоотношений с оппозицией, но вообще в плане позиционирования страны. До определённого времени российская власть, при всех оговорках, несмотря на многие противоречившие этому решения, старалась выглядеть продвигающей страну в Европу. Со своим особым маршрутом, который включал в себя и разгром НТВ, и дело Ходорковского, и «суверенную демократию», но тем не менее: декларировалось, что нашим отдалённым образцом является Запад. А сейчас наша власть оказалась в интересной ситуации. С одной стороны, лидеры всё равно ориентируются на Европу: там сохраняется недвижимость, живут их семьи, сами представители власти значительное время там проводят. Но при этом позиционирование самой страны изменилось.

Когда российская власть говорила, что она ведёт страну на Запад, и сам Запад была более традиционалистским, это был Запад Черчилля, Эйзенхауэра и Де Голля. Сейчас многое изменилось. Запад стал в значительной степени постиндустриальным, постмодернистским, ослабли многие традиционные институты, включая национальные, изменилось представление о том, что возможно, а что невозможно в морально-нравственной сфере. Государство, которому совершенно не хотелось ориентироваться уже на такую Европу, предпочло от всех этих новаций закрыться, особенно видя, что прозападная часть населения настроена по отношению к этому достаточно негативно. Была сделана ставка на более архаичное, традиционалистское и закрытое общество, и здесь опять-таки нельзя обойтись без такого устоявшегося и авторитетного института, как Русская православная церковь.

Но при этом есть один ограничитель. Государство готово сотрудничать с церковью, поддерживать церковное строительство, оказывать разные знаки внимания, политические и финансовые, но при этом государство не готово к тому, чтобы церковь играла слишком большую самостоятельную общественную роль. Пока церковь поддерживает государство, ей, конечно, идут навстречу, но воспринимать ее как самостоятельного игрока власть не готова. Так что даже когда говорят об увеличении роли церкви, надо учитывать это обстоятельство — несмотря на усиливающийся клерикализм, церковь не входит в сферу высшей государственной власти. Причём, фактически, никогда и не входила: даже в XVII веке попытка патриарха Никона встать наравне с царём закончилась провалом.

Что касается нашей Конституции, то она очень растяжима. У нас нет государственной религии, но никто не запрещает государству поддерживать церковь в реализации каких-то культурных проектов, ремонтов памятников архитектуры. В этом смысле если бы государство, допустим, платило зарплату духовенству, то, наверное, это было бы антиконституционно. А если, например, государство спонсирует монастырь, который имеет архитектурную ценность, или поддерживает какой-то другой социально значимый проект, то это допустимо. С одной стороны, по Конституции, Церковь отделена от государства, но с другой — в Конституции нет чётких указаний на то, что государство не может, например, поддерживать те или иные проекты или что оно должно совершенно одинаково относиться ко всем религиозным объединениям. Более того, в законе о свободе совести в редакции 1997 года роль Русской православной церкви отмечается особо. Поэтому трактовки могут быть разные.

Можно провести аналогию и с политическими идеологиями. С одной стороны, у нас в Конституции есть запрет на государственную идеологию, а с другой — запретить государству поддерживать, например, фильмы, которые питает та или иная идеология, отдавать приоритет тому или иному проекту нельзя. Государство может оказывать преференции тому или иному политическому направлению, и то же самое с религиозными объединениями.

Фото ИТАР-ТАСС/ Михаил Климентьев