Жизнь порой делает самые неожиданные сюрпризы, и иногда даже приятные — это известная всем банальность. Но сам по себе сюрприз может быть куда как оригинален.

Абсолютно несомненно, что освобождение МБХ стало сюрпризом для всех, кроме нескольких человек, находившихся внутри ситуации. Но дополнительным, пусть менее оглушающим, но глубоко личным сюрпризом для меня стала роль, которую в судьбе Ходорковского сыграл Ганс-Дитрих Геншер. Дело в том, что с Геншером я познакомился гораздо раньше, чем с Ходорковским.

В 1992 году я был приглашен на предвыборный съезд Либеральной партии Чехии в качестве представителя движения «Демократическая Россия». И на этом съезде выступал Геншер. Уже тогда немолодой человек, он приехал в Прагу на машине и явно устал, сутулился, его плечи обвисали. На сцене наши места оказались рядом, и я увидел лицо очень утомленного пожилого человека. Буквально через несколько минут его пригласили на трибуну, и я увидел, как за эти несколько шагов плечи его распрямились, фигура и лицо помолодели и зазвучал голос такой силы, убедительности и проникновенности, что мне, не понимающему по-немецки, захотелось снять наушники и просто слушать. Я потом рассказывал об этом дома и, в частности, говорил, что Геншер произвел на меня самое сильное впечатление из всех людей, которых я встречал в жизни коротко, и что этот голос способен убедить кого угодно и в чем угодно.

Здесь же, в «Ежедневном журнале», я писал, что Михаил Ходорковский — это человек, знакомством с которым я не просто дорожу, но горжусь. И как же мне повезло, что Геншер в свои 86 лет сохранил способность и желание убеждать других людей в том, что он сам считает ценностью, что требование «Свободу Ходорковскому!» было и его ценностью.

Еще больше мне повезло, что я наконец вижу МБХ на свободе. Пусть пока только на мониторе, это не самое главное. При этом я настаиваю — я вижу именно МБХ, вижу человека, который опроверг слова Шаламова о том, что время, проведенное в тюрьме, это пропащее время для узника и что тюремный опыт всегда негативен. Да, конечно, Ходорковский изменился. Но за 10 лет меняется любой человек. А Ходорковский изменился ровно в ту сторону, в которую планировал развиваться — и начал это делать еще за год-полтора до своего ареста. Уже задолго до выхода на свободу Ходорковский очевидно стал не только гуманитарно-образованным человеком, в чем он сам себе когда-то отказывал, но и настоящим социальным, и тем более политическим, аналитиком.

Ходорковский по-прежнему сдержан и ироничен. Дотошно точен в формулировках, и при этом явно более уверенно ощущает себя в тех вопросах, которые 10 лет назад считал для себя трудными и недостаточно изученными. Обратите внимание, что и как в уже данных интервью он говорил о Путине, а также о Сечине. Как он спокойно шутил и насколько более заинтересованно и эмоционально он говорил о людях, о стране, об их будущем. Когда он говорил о своей позиции по вопросу Северного Кавказа, даже интервьюер не смог скрыть определенного несогласия, но само то, что Ходорковский не собирается мстить своим тюремщикам, но готов идти воевать за свою страну и твердо говорит об этом через считанные часы после выхода из зоны — свидетельство того, что все мы не ошибались, когда хотели свободы для него.

Ходорсковский обещает досконально выяснить степень вины каждого, кто мучил и убил Василия Алексаняна, но невозможно не заметить, что он говорит о гибели Алексаняна, что это — его крест.

Да, действительно, МБХ вовсе не похож на недавно скончавшегося Нельсона Манделу, в том числе и потому, что не собирается бороться за политическую власть. Но, хочу заметить, желающих побороться за власть даже в сегодняшней России совсем немало. Рискну предположить, что даже несколько больше, чем число людей, способных разумно поделить эту власть. Более того, Ходорковский отрицает правильность пути Манделы не только для себя лично, но и для своей страны. Ведь Мандела в результате стал единоличным правителем в условиях фактически однопартийной системы, а уходя на покой, избрал себе преемника. Был ли это лучший путь для ЮАР, я судить не берусь, но Россия из этой чаши уже хлебнула полной мерой, и именно поэтому МБХ не принимает модель «ПутинVSглавный человек в оппозиции» (Путин против главного оппозиционера). Но, чтобы уйти наконец от этой схемы, изменения нужны не просто политические, но социально-культурные, социально-психологические, интеллектуальные и многие другие. Я, конечно, не знаю, удастся ли, и если да, то когда, добиться этих изменений. Но я уже знаю, что МБХ собирается более масштабно заняться проектами в этой области. И могу гарантировать, что с его участием шансы на успех становятся заметно выше. А политика в этом смысле — явление вторичное. Политику делают люди. Будут новые люди — будет и другая политика.

Еще одна несомненно обрадовавшая меня деталь. Я ее не сразу поймал и смог для себя сформулировать: МБХ давал интервью и проводил пресс-конференцию так, как это делает человек занятой, который находится «в графике». Ясно, что он хочет как можно больше времени побыть с семьей. Но думаю, что дело все же не только в этом. Ходорковский всегда говорит гораздо меньше, чем думает сделать. Да, Ходорковский — не Мандела, и не только потому, что не боролся и не собирается бороться за личную власть никакими, даже мирными, методами. Как он сам сказал, он также и не Гавел. А еще он — не Кампанелла, не Томас Мор, не... Он — Михаил Борисович Ходорковский. Был и остался. И будет. И именно поэтому так важно, что он теперь не только свободен, но и на свободе.

Тюремная эпопея МБХ началась со спецоперации в самолете. Уверен, однако, что ни вера в приметы, ни аэрофобия Ходорковскому не грозят. Впрочем, на чем он вернется в Россию, где ему прежде всего, по сравнению с большинством людей, грозит 16-18-часовой рабочий день, совершенно неважно. Зато когда он вернется — теперь зависит уже и от него. И от нас, тех, кто хотел видеть его не в клетке и делал для этого что мог.

Автор — экс-директор проекта «Открытая Россия»

Фото ИТАР-ТАСС/ Митя Алешковский