О цензуре в России бытуют три распространённых суждения.

Первое: некоторая цензура нам все-таки не помешает. Например, этическая. Чтобы были четко очерчены этические границы творчества. Да и вообще в советское время цензура хоть и была, но она не мешала тому, чтобы создавались великие произведения, скорее этому способствовала, держа творца в тонусе. А в антисоветское время ее вот нет и творцы выдают пшик. Поэтому, чтобы не было пшика, творцов надо немножко поприжать.

Второе: в современной России цензуры нет и никогда не было, в смысле, после 1991 года. Поскольку она не конституционна, а мы чтим Конституцию. Поэтому свобода слова у нас абсолютная, каковой нигде и никогда в мире не наблюдалось. А все разговоры о цензуре, которая якобы где-то действует, суть спекуляции алчущих дешевой популярности.

И наконец, третье суждение. Цензура есть, но не у нас, а у наших заклятых западных друзей, с чем, конечно, мириться никак нельзя. Так, недавно они приняли оскорбительную резолюцию — «поганую бумажку», как сказала о ней Мария Захарова, — практически приравнивающую деятельность авторитетных российских государственных СМИ к пропаганде ИГИЛ. И постановили противодействовать. Но, с другой стороны, разве ж это не является свидетельством того, что наши славные российские СМИ объективно освещают своим прожектором постперестройки темные уголки международных дел? В связи с чем президент России нашел время поблагодарить журналистов телеканала RT и агентства Sputnik за большую и результативную работу. Действительно, добиться того, чтобы вас приравняли к ИГИЛ, которого никакими силами не удаётся разбомбить, это, конечно, великолепный результат и огромный КПД.

Логика социальных систем, тем более такого типа, как российская, обычно склоняется к тому, чтобы все разнородные суждения свести к одному, интегрированному. Если не сказать, к национальной идее. Поэтому вряд ли кто особенно удивится, если политическая цензура в РФ вскоре будет считаться абсолютной свободой, а свобода (естественно, не в России, а за рубежом) — цензурой и покушением на свободу. Причем жить в этой оптике пропагандистам из государственных СМИ будет легко и приятно. Что касается идеологических картинок, печатаемых на главном кремлевском принтере, то в классификаторе они пройдут по статье «убеждения», которые, как где-то заметила Маргарита Симоньян, отстаивают ее работники, не жалея живота своего.

Однако проблема в толковании сей образовавшей коллизии, несомненно, останется. И прежде всего она в определениях, терминологии. Может ли считаться пропагандой то, что и изначально не должно никого ни в чем распропагандировать, а скорее должно вызвать рвотный эффект, причем наибольший именно у иностранной аудитории? Нет, и, очевидно, это должно называться как-то иначе. Например, как деятельность по производству рвотных средств, доставка их неопределенному числу адресатов, распыление специальными службами на мониторируемых пространствах…

Признаем также, что рвотные средства в определенных ситуациях важны и оказывают благотворный терапевтический эффект, особенно когда потребитель объелся какой-нибудь политической гадостью или исторической правдой, а результативное рвотное — то, которое вызывает быструю и обильную рвоту, то есть иронию и облегчение.

Можно ли считать, что изготовление вышеупомянутых рвотных средств происходит «по убеждению»? Странный вопрос. Как водитель трамвая не водит по убеждению свой трамвай, так и работники рвотных фабрик трудятся исключительно за зарплату и нисколько этого не стесняются и не скрывают. В парадигме же «кредо, совести, взглядов» они, скорее, похожи на добровольно изнасилованных, которые расслабились и получают удовольствие. А некоторые, как популярные ведущие российского ТВ, так и удовольствие получили, и дачки построили, и содержат большие семьи. Ведь нельзя же всерьез думать, что человек может годами «по убеждению» писать и вещать про то, что «Крым вернулся в родную гавань», когда всем от мала до велика известно, что тектоническое движение материков происходит от силы несколько сантиметров в год, и скорее уж тогда «родная гавань» приплыла в вышеупомянутый Крым и мутит там воду.

Примерам таких нечеловеческих иррациональных «убежденностей» нет числа. Последние «убежденности» (для внутреннего использования) демонстрировали скорбь по искреннему другу Советского Союза (предоставившего площадки для ядерных ракет и тем самым чуть Советский Союз не угробив вместе со всей остальной цивилизацией) и объективное отношение к работникам НКВД, «действия которых по реальному обеспечению интересов страны были в той ситуации совершенно оправданы» и среди которых, как водится, «было немало честных людей».

«И, кстати говоря, протоколы этих допросов полностью выдерживают источниковедческую критику: всё, что там говорится, — правда. Показания из людей никто не выбивал», — как ничтоже сумняшеся высказались в эти дни в «Аргументах и фактах». При том что оставлять зависшими такие сентенции вполне в духе наступившей в России эпохи. Спасибо деду-вертухаю за победу!

Другое дело — как реагировать на все это? Как реагировать не совсем потерявшим голову в России и как реагировать обычному западному человеку?

Иными словами, не преувеличена ли реакция западных парламентариев, пытающихся как-то механически ограничить наступление российской постправды на Запад? Возникли даже опасения, уж не эффект ли это «укуса Путина», поскольку обычно так реагировал как раз обижающийся «русский мир», то ищущий под каждым кустом иностранных агентов, то всех поднимающий на борьбу с пятой колонной. А если и Запад начнет заниматься тем же самым, цензурой, ограничениями, то сотрутся границы… но совсем не так, как мы бы рассчитывали.

Ведь в каком-то смысле защиту от Путина по-путински можно считать и победой Путина, и утверждением в мире путинской нормы. Однако это опасение было бы, конечно, более обоснованно, если бы мы действительно имели дело со СМИ, журналистами и их убеждениями, пусть даже и несколько завиральными. Но речь идет исключительно о продукции фабрики рвотного, на строго дозированном распространении которой мы (да и западные парламентарии тоже), конечно, имеем полное право настаивать.


Фото Евгений Курсков/ТАСС