Кто живет на территории России: человек советский, человек постсоветский, граждане России или русский народ? Спор об этом продолжается в публичной сфере, и его подогревает не просто поиск самоназвания, а различие в подходах к проектам консолидации российского общества. «Русский мир» или «гражданская нация»? Национальное государство или империя?

Этим темам был посвящен круглый стол, состоявшийся в середине октября в Meeting point на Охотном ряду, который был организован аналитическим центром «СТОЛ.КОМ». Разговор завели не на пустом месте – по инициативе аналитического центра с начала этого года в течение семи месяцев проводилось исследование массмедиа, которое ставило своей целью проследить содержательное наполнение понятия «русский человек». Отбор эмпирической базы проводился с помощью агентства «Интегрум», в итоге анализ строился на публикациях таких СМИ, как «Известия», «Новая газета», «Огонек», «Российская газета» (журнал «Родина»), «Эхо Москвы», «Дождь», «Спас» и др. (было проанализировано 410 текстов).

Автор исследования журналист и социолог Ольга Солодовникова призналась в начале презентации, что проделанная работа — своего рода пробный камень, попытка запустить тему, посмотреть, что медиа пишут о русском человеке и в каком контексте он «возникает».

Оказалось, что чаще всего о «русском человеке» вспоминают публицисты и журналисты (21% случаев), за ними идут церковные деятели и политологи (по 11%), от них немного отстают писатели и поэты (8%), а представители институтов власти в общей сложности набирают 7 процентов (хотя, оговариваются авторы исследования, объем их опосредованного влияния на дискурс через политологов/публицистов оценке не поддается).

«Русский человек» в медиа может выступать как субъект и как объект. Вторых случаев почти в два раза больше (соотношение на уровне 36 к 64%), при этом активно используются клише и образы-архетипы «русская женщина», «русский воин», «русский мужик». Им сопутствуют такие привычные понятия, как «русская душа», «русский дух».

Согласно первоначальной гипотезе, предполагалось найти разницу между использованием в СМИ понятий «русский человек» как соответствующего консервативной риторике и «российский человек» как соответствующего либеральной. Однако этой разницы выявлено не было — как правило, словосочетания выступают в роли синонимов.

Так же практически не делается разницы между «русским» и «советским»: «А русское — псевдоним советского, и не пытайтесь никому объяснить, что это не так, тем более иностранцам» (Ян Шенкман, «Новая газета»). Есть, впрочем, и противники такой позиции: «Империя выволакивает на рынок и успешно втюхивает миру в пиаровских целях цивилизацию, которую она убила. Потому что у власти сегодня, повторяю, как раз те, кто убивал эту цивилизацию!» (Виктор Шендерович, «Независимая газета»).

«Русский человек» работает на консолидацию российского общества, ибо чаще всего отсылает к рациональным основаниям для «народного единства», и фигурирует в самых разных ситуациях. В то время как «русский народ» предстает скорее словом-клише. Это всегда некая глыба, лежащая в основе великой или беззаконной (в зависимости от позиции издания) страны. Например: «Русский народ имеет некий цивилизационный код, который ничем не сдвинуть, не изменить. Русский народ, или народ российской империи, шире, чем любая идеология» (Валерий Фадеев, «Известия»).

Рядом с «русским человеком» почти всегда присутствует «государство». Почти во всех сферах своей жизни «русский человек» существует «по отношению» к государству. Что позволяет поставить вопрос о «главной проблеме (…) русского человека: как соединить ценность человеческой личности и достоинства и, одновременно, проникнуть душой в историю своего государства и любить ее?» (Александр Ципко, ТК «Культура»).

В исследуемый период было сделано два знаковых высказывания, породивших в СМИ вал комментариев. Одно принадлежит экс-главе «Антидопингового центра» России Григорию Родченкову: «Россия — это страна, где уже давно нет стыда и морали. Мне стыдно, что я являюсь русским» (газета.ру). Другое — актёру Алексею Серебрякову, сказавшему, что в России «национальной идеей являются сила, наглость и хамство». Авторы исследования отмечают, что ситуация «вины и стыда» является в большинстве случаев безысходной: признание вины рассматривается говорящими как поражение и потому не допускается. Причем не допускается даже некоторыми представителями церковного истеблишмента, хотя культура с христианскими корнями движима чувством вины. Вот, например, характерное высказывание Александра Щипкова, зам. председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ: «Покаяние — это политтехнологическая задача обезоружить и сделать пассивным весь русский народ. Это способ вызвать паралич воли. Ты виноват? Плати!» (pravoslavie.ru). Призывы к покаянию на фоне почти всеобщего триумфализма занимают маргинальную позицию.

В общем объёме выборки только 3% текстов содержат помимо констатаций те или иные варианты проектов, рассчитанных на изменение/развитие образа «русского человека». Два характерных проекта обусловлены отношениями России с Западом: «русский человек» либо должен войти в орбиту европейских народов («И тот правитель придет на смену Владимиру Путину — тот, кто откроет и сформирует для России новую эпоху, кто будет реализовывать эту программу: Россия как Европа и ничего другого» (Станислав Белковский, «Эхо Москвы»), либо должен признать себя «наследником Чингизидов» и реализовать «право на экспансию во имя сохранения жизни и прав всякого русского человека, любой общины, считающей себя частью русского мира» (Захар Прилепин, ТК НТВ). Есть и посреднические предложения: возродить свою самобытность в среде европейских народов, отказавшись при этом от «права на экспансию» («В народе есть тоска по возрождению национального начала, русской культуры, русского слова, святости. Но пробиться к этому можно, только поняв, что мы потеряли и как это случилось, то есть покаявшись. А когда думают, что патриотизм должен быть связан с милитаризмом, — это всегда плод невежества и злоупотребление этим невежеством» (священник Георгий Кочетков, «Независимая газета»).

Наконец, часть проектов работает с антитезой «человек—государство» и предлагает пересмотреть отношения в рамках этой пары («Главный лозунг нынешнего дня, как мне кажется: “Давайте научимся любить своих детей больше, чем начальство”. Я думаю, это очень важный момент» /Ирина Прохорова, ТК «Дождь»/).

Исследование, по признанию его авторов, породило больше вопросов, чем ответов. Понятие «русский человек» обрастает новыми коннотациями, связанными с исторической памятью и проработкой опыта ХХ века. Вместе с тем, именно историческая память является сегодня наиболее ожесточенным полем боя различных социальных сил. Стоит ли в этой связи ожидать, что «русский/российский человек» — как конструируемое в публичном дискурсе понятие — сможет выступить субъектом консолидации новой России? Не будет ли это нести новые риски (того же

этнического национализма или имперского шовинизма)? Можно ли использовать своеобразную моду на дискурс о «русском человеке» для формирования идеи гражданской нации?

После презентации между присутствовавшими на круглом столе экспертами развернулось горячее обсуждение. Этнолог и политолог Эмиль Паин считает, что, да, дебаты о «русском человеке» свидетельствуют о том, что «российское общество беременно гражданской нацией». Социолог и философ Григорий Юдин настроен более скептически: никаких внятных предложений по поводу «русского человека» нет — «это пустое означающее, которому придает смысл только негативное наполнение». Весь вопрос в том, на его взгляд, кто сможет дать этому понятию позитивное содержание, которое позволит двигаться дальше. Священник Георгий Кочетков согласился с тем, что сейчас в России нет собирающего начала, поэтому непонятно, «кем беременна Россия». Человек постсоветский для него — некоторое промежуточное состояние между тем, что было, и тем, что должно родиться.

По мнению профессора НИУ ВШЭ Ольги Вендиной, «русский человек» отталкивается от «советского человека», разоблачая его банальную сущность, и сейчас важно понять, в каком направлении меняется общество. Она отметила, что, говоря о «русском человеке», мы невольно обращаемся к теме идентичности, и тут не всегда оправданна работа на контрастах. При таком подходе вымывается срединная часть и картина оказывается гораздо более полярной, чем она есть на самом деле.

Общественный деятель и журналист Митя Алешковский, пожалев, что авторы не включили в число источников националистическое интернет-издание «Спутник и Погром», которое наверняка добавило бы в дискурсивное поле новые темы и смыслы, одновременно отметил, что подобные исследования помогают сделать шаг вперед к гражданской нации.

Обсуждение завершил дружеский фуршет, во время которого волонтеры, участвовавшие в проекте, рассказали, что для них при опросах важно было не только получить ответ, но и заставить людей задуматься о себе и происходящем в обществе.

 
Фото: Донат Сорокин/ТАСС