КОММЕНТАРИИ
В обществе

В обществеНа повестке дня единство церковного народа. К годовщине объединения

17 МАЯ 2008 г. МАКСИМ ХИЖИЙ
illuminats.jino-net.ru

Что бы ни говорили критики воссоединения двух ветвей русского православия, но это историческое событие для Церкви. Акт воссоединения, совершившийся 17 мая 2007 года, спустя 90 лет после революции, интегрировал структуры РПЦЗ в Московский патриархат, канонически подчинил их (с сохранением широкой автономии) священноначалию РПЦ. Обе стороны покончили с взаимной обличительной риторикой.

Пожалуй, церковный раскол был последним институциональным наследием гражданской войны. Точку в нем поставили патриарх Алексий II и митрополит Лавр. Кстати, патриарх — последний епископ Русской православной церкви, родившийся и воспитанный за пределами СССР. Как известно, детство его прошло в Таллине на приходе о. Александра Киселева, впоследствии окормлявшего генерала А. Власова и его армию. Именно выжившие «власовцы» и огромное число беженцев от советской власти из Центральной Европы после Второй мировой пополнили приходы РПЦЗ. К переселенцам этой волны принадлежал и покойный первоиерарх Зарубежной церкви, карпаторосс по происхождению. Резонно предположить, что есть в преодолении русской трагедии и  глубоко личное переживание двух архипастырей, потомков царского генерала и карпатского крестьянина.

Теперь главный вопрос — органическое единство не только церковного управления, но и церковного народа. Разумеется, воссоединение должно поспособствовать этому процессу. Насколько мне известно, эта проблема осознается обеими сторонами. Слишком разный жизненный опыт стоит за плечами русских людей «материковой» и зарубежной России.

С этой целью установлен обмен преподавательскими кадрами из духовных учебных заведений. «Зарубежников» больше всего интересует преподавание русской истории ХХ века. Тема «сергианства» подспудно остается болезненной для многих из них. История компромисса патриарха Сергия (Страгородского) с советской властью (мне он понятен) нуждается в тщательном научном изучении, а не в умолчании или фальсификации.  К объективному восприятию этой трагической страницы мы еще не готовы. Год назад в телевизионной передаче, посвященной объединению церквей, мнение известного историка церкви Сергея Фирсова просто вырезали из «духовных» соображений, дабы не травмировать психику «карловчан». Самое удивительное то, что позиция ученого в вопросе о «сергианстве» очень близка к точке зрения Зарубежного синода! К 17 мая РПЦЗ подошла, потеряв изрядное количество своих приходов. По всей видимости, достигнутое единство было столь хрупким, что организаторы «ток-шоу» предпочли просто не касаться сложных проблем: как бы чего не вышло.

Среди зарубежных православных есть очевидные опасения утратить собственную идентичность. Действительно, субкультура «русского зарубежья» по-своему уникальна. В памяти у меня осталась встреча со старым монахом в Джорданвилле: мальчиком его вывезли в гражданскую из Иркутска. Инок в каждом российском паломнике видел земляка, тосковал по родине.  С какой-то особой заботой исполнял свое послушание перед нами. Русский уголок в Джорданвилле создан потомками первой «белогвардейской» волны эмиграции. Они менее других  подверглись американизации. В Свято-Троицком храме я не нашел флага США, обычного для большинства церквей (даже для приходов Московской патриархии).

Однако не стоит идеализировать ситуацию. Русское зарубежье неоднородно.  Многие потомки эмигрантов давно стали «тихими американцами». Русские вообще быстро ассимилируются в Америке, их дети утрачивают язык и русскую культуру. Через несколько десятилетий русское православное зарубежье, наверное, просто растворилось бы в американском море глобализации. Возможно, воссоединение церквей для РПЦЗ — единственный путь сохранения себя как значимой величины за счет «русского материка». Уже в 90 –е годы прошлого века значительное число семинаристов прибыло в Джорданвилль прямо из России. Что привлекало молодых людей в зарубежном православии? На мой взгляд, ответ очевиден — особенная пассионарность части духовенства. Осознание себя «последними христианами» в отступившем от Христа мире.

Идеологом этого направления был знаменитый зарубежный иерарх архиепископ Аверкий (Таушев), долгие годы ректор семинарии в Джорданвилле. Всю свою жизнь владыка отстаивал уникальность РПЦЗ, основанную на строгом соблюдении православных канонов (правил). Естественно, он был откровенным антикоммунистом, обличителем безбожной советской власти и «красной патриархии». Пятитомник его проповедей  пользовался, как ни странно, огромной популярностью у священников РПЦ МП, снисходительно относившихся к антипатриархийной риторике автора, но ценивших в нем прекрасного проповедника. Причиной этого была аллергия на «христианский коммунизм» и отсутствие живого слова в патриархийной печати до крушения СССР.

Несмотря на то, что за полвека жизнь существенно изменилась, идеи владыки Аверкия не утратили для многих своей привлекательности. Прежде всего, он был ярким представителем «идеологического» православия. Он сам утверждал, что РПЦЗ «основана и существует во имя идеологии», которая дорога всем её «истинным сынам и дщерям». Сформулировать «карловацкую» доктрину довольно просто. Это консервативно-монархический идеал, базирующийся на церковном традиционализме, идеализации родины и русского народа. Всеобщему отступлению от веры противостоит одна лишь Зарубежная церковь, безбожному мировому государству — «Святая Русь» (императорская Россия, «которую мы потеряли»), падшим народам — русский народ-«богоносец». Таким образом, перед нами типичная утопическая конструкция, отличительной чертой которой является её религиозный характер.

Неудивительно, что с концом коммунистического режима РПЦЗ стала оплотом «альтернативного православия» (или «раскола») — именно к «зарубежникам» уходило оппозиционно настроенное духовенство в России.  Прав был Сергей Аверинцев, когда утверждал, что одной из причин этого явления стала «экклезеологическая паника» (поиски «истинной церкви») и все то же утопическое мышление. Среди «отпавших», разумеется, оказались очень разные люди: священники, запрещенные за канонические проступки или лишенные сана, просто обиженные церковной властью клирики. Но были  там, по определению Аверинцева, и «живые, ревностные, духовно чуткие, но не достаточно трезвые души». Покровительство «альтернативщикам» со стороны РПЦЗ существенно осложняло существование Русской православной церкви. Конфликты и обвинения подрывали авторитет священноначалия и духовенства в глазах верующих и далеких от церкви людей. Для многих оппонентов, ведших «критику на уничтожение», мы, священники РПЦ, стали большими врагами, чем атеисты.

Воссоединение церквей лишило всех «отпавших» зарубежного центра и надежды на какое-то единство. Теперь все они превратились в небольшие маргинальные группы с крайне текучим составом. Противостоять РПЦ МП отныне будут не «юрисдикции», а отдельные личности. На данном этапе русскому православию удалось избежать серьезного раскола, как, скажем, в Украине. Это — самый значимый результат воссоединения.

По всей видимости, наследие таких иерархов, как Аверкий (Таушев), станет менее востребованным за рубежом. Однако и в России достаточно своих «непримиримых» ревнителей. Известный русский богослов о. Александр Шмеман, потомок эмигрантов, еще в 70-е годы прошлого века подметил, что радикальное «идеологическое православие» потихоньку распространяется и у нас: «Давно пора понять, что на свете существует очень сильное явление: религия без Бога, религия как средоточие всех идолов… Православные «церковники» выбрали, что  еще хуже, возлюбили Ферапонта». Ферапонт Достоевского — аскет, подвижник, традиционалист, символ упрощенчества, прообраз «инквизитора», врага «свободного человека». Шмеман  считал, что «расхождение  между Ферапонтом эмигрантским и советским — историческая случайность».

Некоторое отставание России от модернизационных процессов дает шанс исторического предвидения, если мы учтем опыт наших предшественников. Наследие русской эмиграции противоречиво — нужно сделать верный выбор.

 При всех недостатках (а разве у нас их нет?) храмы РПЦЗ за рубежом остаются «уголком родины» для всех наших соотечественников. В них действительно чувствуешь себя, как в России. Приходы Московской патриархии, напротив, более подходят американцам — «протестантам православного обряда», как грустно пошутил мой знакомый священник в США. У зарубежников имеется прекрасный опыт выживания в чуждой религиозной (безрелигиозной) среде. Отношения между епископатом, духовенством и паствой более доверительные и близкие. Вот, что действительно необходимо нам.

Следом за преподавателями в семинарию Джорданвилля поедут по обмену и семинаристы. Эта духовная школа славилась строгостью нравов и благочестием. Преподавание спорных страниц истории русского православия пока заметно не изменилось. Но мне кажется, надо обсуждать наши проблемы уже сейчас. Дискуссия по всем  «больным вопросам» неизбежно потребует от участников большого мужества и откровенности в поисках истины. В конце концов, всякая критика может быть не приятной, но приемлемой, если она учитывает права критикуемой личности или корпорации. Без этого нам не преодолеть исторического раскола, мечтательного утопизма, тупиков маргинального православия, ферапонтовщины.

Обсудить "На повестке дня единство церковного народа. К годовщине объединения" на форуме
Версия для печати