Разбираясь в источниках вопиющего разнобоя в оценках советского военного потенциала разведками ВВС, ВМС и армии, Макнамара обнаружил, что каждая из них оценивала советские возможности не столько на базе непредвзятого анализа поступающих данных, сколько путем такого их препарирования, которое способствовало бы решению задач собственных видов вооруженных сил. И, прежде всего, в области закупки новых вооружений.

В результате ВМС, ссылаясь на якобы полученные акустические замеры советских подлодок, били тревогу по поводу опасного роста подводного флота СССР. Разведка армии систематически вдвое завышала число боеготовых советских мотострелковых и танковых дивизий. А ВВС рассматривали советскую авиацию и ракетную промышленность почти и исключительно через призму своих планов увеличения закупки бомбардировщиков «Б-52», нового стратегического бомбардировщика «Б-70» и десяти тысяч МБР «Минитмэн».

Блицкриг Макнамары

Еще до того, как генералы ВВС спровоцировали панику по поводу «ракетного разрыва», они уже инициировали аналогичную панику по поводу отставания США в области бомбардировочной авиации (bomber gap). В 1956 году авиационные генералы один за другим стали выступать в Конгрессе, уверяя его членов, что СССР вот-вот превзойдет США по числу стратегических бомбардировщиков. На самом деле в 1956 году СССР имел 150 дальних бомбардировщиков, в то время как ВВС США насчитывали 1400 бомбардировщиков «Б-47», несколько сот бомбардировщиков «Б-36» и развертывали программу производства 600 бомбардировщиков «Б-52». Тем не менее, под давлением Конгресса и СМИ президент Эйзенхауэр резко ускорил выполнение программы производства «Б-52».

По словам Макнамары, разные разведки настолько увлеклись отстаиванием интересов своего ведомственного начальства, что их способность служить более широким национальным интересам почти полностью атрофировалась. Результатом такой узко понимаемой лояльности разведок становилось опасное искажение возможностей и намерений противостоящей стороны. И Макнамара пришел к выводу, что если он не сможет опираться на надежные и объективные данные о противнике, то вся его деятельность в качестве министра обороны окажется лишенной смысла. Он также скоро осознал, что не в его силах установить сколько-нибудь жесткий контроль за разведывательной информацией, поступающей от видовых разведок. Ибо командование армии, авиации и флота было готово пожертвовать всем, чем угодно, но только не своим монопольным правом определять характер и содержание разведданных, направляемых министру обороны, президенту и Конгрессу. Такое право было основным рычагом влияния армии, ВВС и ВМС и на бюджет, и на масштабы и направленность закупок вооружений, и на национальную военную стратегию.

И Макнамара решил пойти на радикальное решение проблемы. «Я пришел к выводу, — рассказывает он в интервью, — что надо просто избавиться от всех пяти независимых разведок. И вовсе не потому, что я не хотел выслушивать различные мнения, а потому, что хотел добиться такого положения, при котором президенту или министру не приходилось бы принимать решения на основе малосопоставимых одна с другой точек зрения. Поэтому я задумал создать собственное Разведывательное управление министерства обороны, способное подняться над интересами отдельных видов вооруженных сил и служб. Для меня это был вопрос установления гражданского контроля над военными».

Это был рискованный замысел. При попытке его реализации Макнамару ждали не только схватка с влиятельным руководством армии, флота и авиации, но и возможный конфликт с президентом Кеннеди. Ведь развенчание Макнамарой мифа о «ракетном разрыве» ставило президента перед неприятной необходимостью публичного признания допущенной им грубейшей ошибки.

И, тем не менее, свой план Макнамаре удалось реализовать. Причем в поразительно сжатые сроки. Уже в августе 1961 года, всего несколько месяцев спустя после того, как Макнамара заинтересовался проблемой «ракетного разрыва», Разведывательное управление министерства обороны (РУМО) приступило к работе.

Блицкриг Макнамары состоялся не только благодаря его решительности и настойчивости при проведении своих непопулярных у генералитета реформ, но и благодаря удачному стечению целого ряда обстоятельств.

Спустя всего несколько дней после назначения Макнамары главой Пентагона с треском провалилось организованное ЦРУ вторжение кубинских наёмников в «Заливе свиней». Кеннеди был разъярен тем, что ЦРУ бездарно провалило операцию и вообще втянуло его в эту авантюру. Он решил не только избавиться от Аллена Даллеса и его первого заместителя Пирра Кейбелла, но и пообещал себе никогда впредь не принимать ответственных решений, опираясь на одну единственную точку зрения. Поэтому он полностью поддержал инициативу по созданию РУМО, надеясь, что оно под руководством Макнамары станет солидным противовесом ЦРУ, которому Кеннеди имел веские основания не доверять.

Президентская поддержка Макнамары еще более возросла после возведения 13 августа 1961 года Берлинской стены, также застигшей ЦРУ врасплох. И не случайно буквально через несколько дней после этого события Макнамара объявил о том, что РУМО приступает к работе (официальным днем создания РУМО считается 1 октября 1961 года).

Но больше всего Макнамаре повезло с президентом — Джон Кеннеди имел мужество признавать собственные ошибки, как, например, в случае с «ракетным разрывом». Да и за провал операции ЦРУ на Кубе он взял ответственность на себя.

А вот на другой стороне, в Советском Союзе, признавать собственные ошибки ни у военного командования, ни у политического руководства принято не было. В чем я вскоре смог убедиться на собственном опыте.

Конечно, те несуразные оценки мобмощностей противника, которые выдало ГРУ в начале 1970-х годов, не были, во всяком случае первоначально, осознанной попыткой дать руководству страны ложную информацию в угоду Генштабу. В основном они были результатом почти тотальной неосведомленности в вопросах военной экономики Запада руководства вновь созданного военно-экономического управления и подавляющего большинства его сотрудников. Ведь до этого ГРУ никогда сколько-нибудь серьезно не занималось подобными вопросами.

Однако по мере развертывания работы военно-экономического управления начало постепенно расти понимание, и не у меня одного, что в оценке мощностей допущены ошибки, и ошибки крупные, искажающие всю картину военных приготовлений противника. Не остались незамеченными нами, в частности, и трудности американской танковой промышленности, выявившиеся после 1973 года, о которых говорилось выше. Казалось бы, почему не исправить допущенные огрехи, сославшись на вновь поступившую информацию? Но как это сделать, если в вышедшем в 1975 году военно-научном труде ГРУ «Военный потенциал США» под редакцией начальника Генштаба маршала В. Куликова утверждалось, что в американской танковой промышленности производство танков по мобилизационному плану должно осуществляться на девяти сборочных заводах, три из которых (суммарной мощностью 27 тысяч танков в год) действуют, а шесть заводов (мощностью 29 тысяч танков в год) находятся в резерве. Надо знать армию, чтобы представить себе судьбу офицера, рискнувшего открыто оспаривать выводы, сделанные самим начальником Генштаба.

Апеллировать к кому-либо на стороне, чтобы он помог беспристрастно разобраться в столь нелепой ситуации, было безнадёжно. К этому времени Генштаб сумел почти в одночасье превратиться в монополиста в области оценки ВЭП противника.

Надо заметить, что до создания в конце 1971 года военно-экономического управления ГРУ практически не занималось экономической разведкой. Основным источником информации о военной экономике зарубежных стран как для Генштаба, так и для руководства страны была Академия наук СССР, в составе которой были созданы довольно мощные засекреченные центры военно-экономических исследований. В частности, один такой центр был учрежден в 1960 году в ИМЭМО, который, в частности, в 1965-1967 годах подготовил капитальный семитомный труд «Военно-экономический потенциал США», естественно, под грифом «сов. секретно». О масштабах деятельности центра можно судить хотя бы по тому, что в начале 70-х годов в нем работало 400 научных сотрудников при общем штате ИМЭМО в 700 человек. Аналогичные центры были созданы в Институте востоковедения, Институте Дальнего Востока, Институте стран Африки, Институте географии и некоторых других. Созданы они были при поддержке Н. Хрущева, бывшего невысокого мнения об интеллектуальном уровне своих генералов и предпочитавшего в вопросах зарубежной экономики советоваться с гражданской научной элитой.

ГРУ, естественно, также получало всю производимую этими центрами информацию и не считало нужным иметь собственных экономистов-аналитиков. Правда, для поддержания связи с Академией наук оно держало несколько офицеров, на которых также возлагалась обязанность отвечать на вопросы Генштаба по экономике и военной промышленности, если в этом возникала необходимость.

Однако подобное положение не устраивало Генштаб, которого раздражала академическая добросовестность поступающих из ИМЭМО и других центров материалов, особенно в отношении мобвозможностей Запада и Китая. Генштабу эти данные казались заниженными, а хотелось представить противника как можно страшнее. Поэтому Генштаб и инициировал решение Политбюро № 229, фактически уничтожившее независимую от Генштаба экспертизу в области военной экономики.

Помимо формирования военно-экономического управления, на укомплектование которого выделялось свыше ста генеральских и офицерских должностей «сверх штатной численности Вооруженных сил СССР», тем же решением № 229 правительству предписывалось создать в составе ГРУ на базе одного из научно-исследовательских институтов Минобороны мощный центр по исследованию ВЭП зарубежных стран с включением в него всех «закрытых» военно-экономических подразделений институтов Академии наук. Узнав об этом, ученые из этих экономических структур стали разбегаться кто куда. Правда, влиятельные в то время директора академических институтов во главе с академиком Н. Иноземцевым после длительной борьбы отбились от поползновений Генштаба и сохранили независимость своих военно-экономических отделов. Однако после нескольких лет бюрократических тяжб от них остались рожки да ножки. Вообще-то я подозреваю, что Генштаб никогда и не собирался включать академические структуры в состав ГРУ. И если его задача состояла в уничтожении конкурентов, то выполнена она была на сто процентов.

Продолжение следует