12 октября 1905 года в Москве все же открылся учредительный съезд Конституционно-демократической партии. Препятствий учредителям пришлось преодолеть немало. В том числе — чисто «технических». В последний момент съезд чуть не был сорван стачкой железнодорожников. Пассажирское сообщение оказалось парализовано, и до Москвы добралась едва треть делегатов. Но революционный кризис в стране разворачивался так стремительно, что собравшиеся решили не медлить с созданием партии, поскольку в противном случае, как выразился редактор журнала «Освобождение» Петр Струве, «элементы, составляющие ее естественные, необходимые кадры, будут оттеснены на задний план и политические судьбы России будут решены состязанием реакционных и крайних партий».

Главная сложность была, однако, отнюдь не технической. И касалась как раз «кадров». Дееспособная партия непременно должна была быть спаяна идейно и организационно. Между тем либеральный лагерь был чрезвычайно разнороден. Умеренные землевладельцы, примыкавшие к кружку «Беседа», вовсе не хотели для России конституции. Члены «Союза земцев конституционалистов», хотя были не прочь обзавестись конституцией, но рассчитывали только на монаршую милость. В «Союзе освобождения» было немало радикалов, требовавших «покончить с робкими полумерами легальной оппозиции» и «не стесняться рамками действующего закона». А в созданных по его почину «профессионально-политических союзах» (адвокатов, инженеров и т.п.) они вообще задавали тон. Партия могла образоваться, только избавившись, с одной стороны, от леваков-полусоциалистов, с другой — от «идеалистов самодержавия» и «неисправимых славянофилов». Результат усекновения получился довольно неожиданный и парадоксально эффективный.

Партия вышла чисто интеллигентская, и программа ее была построена на защите не сословных «интересов», а традиционно лелеемых интеллигенцией «принципов». Существо дела наилучшим образом сформулировал избранный в члены ЦК профессор Московского университета историк Александр Кизеветтер: «Нельзя насаждать свободу посредством произвола… Из этого положения вытекает вся политическая программа Партии народной свободы (это второе неофициальное название родилось как раз на октябрьском съезде — Н.С.), сводящаяся к требованию установления таких политических учреждений, которые обеспечивали бы существование правомерного народовластия».

И действительно программа, выработанная съездом имела вид скорее конституционного акта, где подробнейшим образом были расписаны права и свободы граждан и устройство дееспособного «народного представительства». Программа (за редкими исключениями) не предлагала рецептов разрешения конкретных социальных проблем и политических конфликтов. Будущее состояние общества не предрешалось наперед, но предоставлялось творческому строительству этих новых институтов. Так, для решения «национального вопроса» «должен быть открыт правомерный путь в порядке общегосударственного законодательства» «после установления прав гражданской свободы и правильного представительства с конституционными правами для всего Российского государства».

То же самое по существу предполагалось и в отношении «рабочего вопроса». Программа требовала свободы рабочих союзов и создания «примирительных камер», а собственно «решение» должно было возникнуть в результате соглашения предпринимателей и наемных работников как равноправных действующих лиц.

В области «аграрного законодательства» программа предусматривала совершенно необходимое уравнение крестьян в гражданских правах с прочими подданными империи и «увеличение площади землепользования населения, обрабатывающего землю личным трудом», за счет специального фонда, образуемого из государственных, а также отчуждаемых «в потребных размерах частновладельческих земель». Но и тут «начала, на которых земли этого фонда подлежат передаче нуждающемуся в них населению», должно было установить будущие свободные законодательные палаты «сообразно с особенностями землевладения и землепользования в различных областях России».

Не сильно преувеличивая, можно утверждать, что эта интеллигентская сосредоточенность на «принципах» при относительном невнимании к «интересам» обеспечила партии весьма значительный успех. На кадетских принципах сошлись люди разных сословий и положений — от князей-рюриковичей до недавних выходцев из «черты еврейской оседлости», от едва сводящих концы с концами земских служащих до вполне преуспевающих землевладельцев и коммерсантов. В этом смысле идеологи партии, как например философ Николай Лосский, с полным основанием утверждали, что «Партия народной свободы имеет внеклассовый характер, не буржуазный и не пролетарский, а всенародный».

Интеллигентское наследство сказалось, впрочем, еще и в том, что русская либеральная партия оказалась сильно «левее» европейских сородичей. Идеология новой партии была отягощена идеей «возвращения долга народу». Во имя общего блага Партия народной свободы, как формулировал Кизеветтер, требовала «у сильных общественных классов крупных и серьезных жертв в пользу обездоленных масс».

Успех кадетов был внушительный. Менее чем через год партия насчитывала до 100 тысяч членов и полторы сотни губернских и городских комитетов. В апреле 1906-го кадеты триумфально выиграли первые в российской истории парламентские выборы и сформировали крупнейшую фракцию в Государственной думе. Это обстоятельство надобно особо подчеркнуть, поскольку действовавший тогда «виттевский» избирательный закон был так устроен, что большинство выборщиков составляли крестьяне. Русский мужик оказался не только восприимчив к принципам, провозглашенным кадетами, но и ощутимо выразил им сочувствие.

Либеральные торгово-промышленные круги, напротив, к интеллигентской партии отнеслись с подозрением, и золотого дождя в партийную кассу не пролилось. Однако успешное партийное строительство «из принципа» не потребовало больших денежных расходов. Бюджет ЦК составлял около 2000 рублей в год и без труда формировался из пожертвований многочисленных небогатых доброхотов. В кадетском «аппарате» числился только один служащий на высоком жалованье — секретарь ЦК (отнюдь не председатель, председателей вовсе не было, а как нынче сказали бы office manager), которому положено было 100 рублей в месяц (квалифицированный, например типографский, рабочий получал вчетверо меньше).

Партия интеллигентная по составу представляла при тогдашнем, не подорванном семидесятилетним советским враньем, доверии социальных низов к «образованности» большую силу.

Оприходовать эту интеллектуальную мощь первым попытался дальновидный Сергей Витте, незадолго до октябрьского кадетского съезда с триумфом вернувшийся из американского Портсмута, где вчистую переиграл японскую делегацию и заключил долгожданный мир. 17 октября, когда кадеты спорили о пунктах программы в Москве, Витте вынудил у Николая II конституционный манифест и был назначен председателем Совета министров.

Узнав о создании партии, Витте попросил прислать из Москвы делегацию для «взаимного обмена мыслей», как пишет он уклончиво в своих уклончивых мемуарах. На самом деле премьер зондировал возможность вхождения кадетских лидеров в правительство, впервые получавшего по новому закону характер «кабинета», обязанного солидарно проводить согласованный политический курс (до этой реформы каждый министр отдельно назначался государем, только перед ним нес ответственность и действовал, совершенно не сообразуясь с планами коллег). Сделка не состоялась. Премьер утверждал позднее, что кадеты отказались выполнить выставленное им «непременное условие» — «отрезать революционный хвост». Интеллигентные либералы действительно тогда дорожили «союзниками слева». Но решающее значение имело другое обстоятельство. Кадеты в соответствии со своей программой рассчитывали, что новый государственный порядок будет создаваться обещанными законодательными палатами. А главная задача кабинета Витте состояла в спешной выработке новой редакции Основных законов до созыва Думы, и в этой махинации кадеты участвовать не хотели.

В следующие двенадцать лет Партия народной свободы переживала и взлеты и падения, но в целом действовала вполне успешно. Утверждение это сейчас может вызвать у читателя саркастическую ухмылку. Но политические успехи следует отмерять не по абсолютной, а по относительной шкале. Вторая крупнейшая российская либеральная партия, «Союз 17 октября», созданная практическими деловыми людьми ради защиты интересов русской промышленности и в силу программной невнятности получившая ехидное прозвище «союза пропавшей грамоты», никогда таким влиянием, как кадеты, не пользовалась. А заключив в 1907-м личную унию с премьер-министром Петром Столыпиным, октябристы стали «правительственной» партией в специфическом отечественном смысле слова: не правительство выполняло волю партии, а партия выполняла волю правительства, за что и получила прозвище «партии последнего правительственного распоряжения». И вовсе потеряла доверие сколько-нибудь широкого избирателя.

А вот зарегистрировать партию кадетам не позволили. Из года в год блестящие кадетские правоведы отправляли в Минюст учредительные документы, и чиновники неизменно находили в них все новые и новые изъяны. Так и прожили кадеты всю жизнь без регистрации, на полулегальном положении.