Российская революция 1989-1991 годов проходила в условиях отсутствия структурированной оппозиции, способной сформировать стабильное правительство. В советское время она не могла появиться по понятным причинам, так что организационную структуру демократам пришлось создавать буквально на ходу. Так в 1989 году возникла Межрегиональная депутатская группа – первая парламентская фракция после десятилетий отсутствия в России парламентаризма.

Позднесоветская оппозиция представляла собой крайне разнородное явление. В отличие от Румынии или Болгарии в числе новых демократов не было представителей старых парламентских партий. Если в Восточной Европе реальная многопартийность была ликвидирована в 1947-1948 годах (и некоторые молодые активисты парламентских партий смогли дожить до новых свободных выборов, хотя и пройдя через тюрьмы, лагеря, ссылки), то в Советской России ее остатки были уничтожены более чем на четверть века раньше. Так что дожить до перестройки помощникам Милюкова и Гучкова было просто невозможно. Связь времен прервалась, и попытки воссоздать кадетскую партию привели только к тому, что их появилось две, и обе мало напоминали свою знаменитую предшественницу начала века.

В отличие от Польши, в оппозиции было очень немного людей, бросавших открытый вызов коммунистическому режиму. Своей «Солидарности» в СССР не было, а значительная часть диссидентов противостояла власти исключительно по моральным соображениям, не имея никакого желания заниматься политической деятельностью. Андрей Сахаров, Сергей Ковалев, Револьт Пименов были скорее исключением в среде новых политиков, которые еще недавно были лояльными советскими гражданами – по крайней мере, внешне. Не стоит преуменьшать степень внутренней оппозиционности части интеллигенции, в том числе и принадлежавшей к советской субэлите: тайных поклонников Анджея Вайды и художников-абстракционистов, тихих болельщиков шахматиста-эмигранта Виктора Корчного во время его противостояния с поддержанным всей мощью советской системы Анатолием Карповым. По сути, именно представители этой интеллигенции, конформизм которой убывал одновременно с расширением политических свобод, стали основой демократической оппозиции.

При этом на первые роли в оппозиции выдвинулись прагматики, способные договориться с частью старой элиты. Неудивительно, что к ним постепенно присоединялись и некоторые функционеры советского режима, разочарованные в его эффективности. Если в 1987 году Борис Ельцин демонстративно противопоставил себя всей номенклатуре, то тремя годами позже в числе его сторонников были недавний союзный вице-премьер Иван Силаев, генерал-полковник Константин Кобец и ряд других еще недавно вполне типичных партийных и советских деятелей.

Такой сценарий не мог не привести к внутреннему конфликту – победы демократических кандидатов на выборах мэров Москвы и Петербурга и избрание Ельцина президентом России стало началом глубокого размежевания в среде победителей. Одни заняли посты в исполнительной власти, опираясь в том числе на бюрократические группы влияния. Другие остались депутатами – причем многие из тех, кто претендовал на право «порулить», но не получил его (в первую очередь, из-за слабой компетентности), превратились в решительных критиков нового начальства, готовых на союз с коммунистами и националистами. Так создавались условия для гражданского конфликта 1993 года, во время которого прежние товарищи в прямом смысле оказались по разные стороны баррикад. Были, конечно, и третьи, не пошедшие в исполнительную власть и при этом посчитавшие недопустимыми безумные политические союзы – но они оказались в явном меньшинстве.

Однако и многие попавшие во власть оппозиционеры быстро продемонстрировали то же самое неумение управлять государством, как и их менее удачливые коллеги. В результате многие из них быстро покинули свои посты – достаточно вспомнить первого московского мэра Гавриила Попова или недолговременного начальника столичной милиции Аркадия Мурашева (последнего, молодого научного сотрудника, его подчиненные просто не принимали всерьез). Некоторых «выдвиженцев демократии» поймали на взятках, причем носивших «смешной» по нынешним временам характер — в одном нашумевшем в свое время деле речь шла, кажется, о 10 тысячах долларов. Все это было неудивительно — у новых демократических администраторов не только не было, но и не могло быть управленческого опыта, а их политический стаж был крайне непродолжителен. Кроме того, старые советские этические нормы себя дискредитировали, а новые еще не успели сложиться, особенно в неблагоприятных с моральной точки зрения условиях «первоначального накопления» (кстати, этого не произошло до сих пор). При дефиците компетентного руководства и растерянности большинства старых чиновников оказалась востребованной команда экономистов во главе с Егором Гайдаром, которой приходилось принимать неотложные решения в «пожарном» порядке. Однако политическая поддержка этого правительства заключалась лишь в личном благоволении со стороны Бориса Ельцина, что не способствовало долговечности кабинета Гайдара.

Плавный эволюционный переход власти от одной политической силы к другой – типичный путь разрешения конфликтов в период экономического кризиса в демократическом обществе – в Советском Союзе был невозможен. «Зажимая» в течение десятилетий политические свободы, лидеры КПСС продлевали собственное пребывание у власти, но в конце концов их политика привела к тому, что в условиях деградации системы страна оказалась без политической «страховочной сетки» в виде дееспособной оппозиции.

Автор — вице-президент Центра политических технологий

Фотографии Димтрия Борко / www.borko.ru