Образ либерала в массовом сознании обычно расплывчат. Действительно, он не зовет на баррикады и не призывает сажать тех, кто зовет. За первое его не любят радикалы, за второе – охранители. Более того, последние считают либерала наиболее опасным врагом – мол, маскируется под конструктивного политика, а на самом деле мечтает подорвать режим. Радикалы же искренне убеждены, что либерал – это нерешительный, постоянно колеблющийся человек, готовый к беспринципным компромиссам с начальством.

Действительно, либерал подчеркнуто антиреволюционен, и если он вовлекается в революционные процессы, то в результате обскурантизма власти, отвергающей любые реформы (как это было во Франции во время краха «старого порядка» и в России накануне февраля 17-го). Но насколько он нерешителен, как его в этом обвиняют, насколько у него нет собственного «политического лица»? История либерализма – актуальная во многом и сегодня – свидетельствует о том, что для либерала есть допустимые и недопустимые компромиссы. И если первые возможны (в зависимости от личных качеств человека и исторических условий), то вторые исключаются, так как они приводят к тому, что либерал перестает быть либералом.

Поясним данную точку зрения на практически неизвестном в России примере из французской истории. Жан Дени Ланжюинэ считается одним из виднейших либеральных деятелей Французской революции. Виктор Гюго называл его непреклонным, проницательным и доблестным бретонцем. Адвокат и профессор права из Ренна, Ланжюинэ был членом многочисленных сменявших друг друга представительных учреждений Франции – Учредительного собрания, Конвента (где примыкал к жирондистам), Совета старейшин, Сената. Закончил жизнь пэром Франции. Уживался с термидорианской Директорией, Наполеоном (который сделал его не только сенатором, но и графом империи) и Людовиком XVIII. Единственный, с кем Ланжюинэ не смог сосуществовать, оказался «сентиментальный тигр» (пушкинское определение) Робеспьер – во время его правления Ланжюинэ, вместе с другими гонимыми жирондистами, был вынужден скрываться. Прятался он в родном Ренне, где никто его не выдал.

После такого перечня регалий возникает вопрос – где же здесь непреклонность и доблесть? Сухая энциклопедическая справка создает образ конформиста, удобно устраивающегося при самых разных режимах. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что Гюго имел все основания для такой характеристики. И Наполеон, и Бурбоны награждали Ланжюинэ не за приспособленчество, а, напротив, стремясь повысить популярность своих режимов, демонстрируя непредвзятость в отношении своего критика. В свою очередь, он не отказывался от регалий, так как они не мешали ему прямо и честно высказывать свою позицию, нередко оставаясь в меньшинстве. Эти регалии как раз и относились к числу допустимых компромиссов для французского либерала. Надо, впрочем, сказать, что такая позиция не была общей – друг и политический единомышленник Ланжюинэ, генерал Лафайет, принципиально отказывался от любого сотрудничества с Наполеоном.

Во время революции Ланжюинэ был одним из французских политиков, последовательно выступавших за подлинное равенство, невозможное без уничтожения рабства во французских колониях (многие революционеры не были готовы к столь решительным действиям, считая, что свобода – это хорошо, но рабы должны остаться рабами). Он же стал одним из авторов нового законодательства о культах, предусматривавшего присягу духовенства конституции, и являлся убежденным противником сословных привилегий. Однако когда Конвент принял решение судить короля, Ланжюинэ резко выступил против смертного приговора, понимая его несправедливость.

Многие его коллеги-жирондисты, будучи противниками смертной казни, не решались открыто выступить против ее применения к непопулярному монарху – они дорожили собственной популярностью, не понимая ее преходящего характера. Некоторые выступали за казнь, опасаясь парижских санкюлотов, оказывавших прямое давление на депутатов. Ланжюинэ ведет себя иначе – он пытается использовать все возможности, чтобы избежать смертного приговора, понимая, что одно произвольное решение может повлечь за собой тысячи других. Он последовательно высказывается за все варианты, позволяющие избежать казни – за обращение к народу, тюремное заключение, изгнание, отсрочку исполнения приговора. И терпит поражение, сохранив достоинство.

После окончания террора чудом оставшийся в живых Ланжюинэ возвращается из Ренна в Париж, где вновь приступает к исполнению обязанностей депутата Конвента. Спустя непродолжительное время по приказу Конвента арестовывают группу якобинцев, обвиненных в заговоре. Для Ланжюинэ якобинцы – не просто политические противники; это те, кто чуть было не отправил его на эшафот. Но он видит сомнительность обвинений в их адрес – и является одним из немногих депутатов, пытавшихся спасти им жизнь. Как и в случае с королем – неудачно.

Наступает время бонапартистского режима – и Ланжюинэ открыто критикует авторитаризм Наполеона. Он является противником пожизненного консульства и империи. В ответ Бонапарт отстраняет его от всякой возможности влиять на власть, несмотря на графский титул и сенаторскую должность. Во время Ста дней Ланжюинэ возглавляет палату депутатов (Наполеон был против его избрания, но был вынужден смириться с волей народных избранников) и решительно выступает против какого-либо ущемления прав парламентариев, против самой возможности восстановления бонапартистской диктатуры. После поражения императора при Ватерлоо возвращаются Бурбоны – и Ланжюинэ, единственный среди пэров Франции, протестует против принятия закона, «временно» ограничивавшего права личности. Затем он осуждает законодательную дискриминацию евреев. Усиление политической реакции вызывает новые протесты со стороны одного из самых либеральных членов верхней палаты.

Ланжюинэ – яркий пример либерала, сохранявшего верность своим принципам при любых режимах. Он не мог оправдывать деспотизм, от кого бы тот не исходил – от революционера Робеспьера, императора Наполеона или ничему не научившихся ультрароялистов. Но можно задать еще один вопрос – не является ли он примером политического неудачника, вечного оппозиционера, которому не удалось добиться реализации своих идей? Не такова ли судьба многих либеральных политиков и мыслителей, вынужденных на разных этапах своей жизни наблюдать торжество террора или реакции? По отношению к Ланжюинэ термин «неудачник» выглядит несправедливым. Многие его идеи действительно не были реализованы при жизни – но без таких принципиальных идейных либеральных политиков не было бы современной Европы, политическая практика которой основана на неприятии нарушений прав человека, дискриминации по национальному признаку, смертной казни. Именно преемственность либеральных идей, сторонники которых «пробивали стену» реакции, позволила, в конечном счете, создать современную демократию, основанную на уважении к личности, ее свободе и достоинству.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий