История с иконой торопецкой Богоматери Одигитрия, которую отправляют на временное хранение в новодельный храм под Москвой, всколыхнула культурное сообщество. Развернувшаяся локальная информационная война между сторонниками и противниками передачи древней святыни не сводится к банальному противостоянию «музейщиков» и «церковников», поскольку среди музейных работников немало людей верующих, болеющих за сохранение церковной старины.

В годы патриаршества Алексия II в Русской православной церкви постепенно сложился авторитарный стиль правления. Миряне оказались фактически выведенными за скобки, зато огромную силу внутри церковной ограды приобрели бизнесмены. Одни беззастенчиво использовали Церковь в своих бизнес-проектах, другие искренне помогали восстанавливать стены, занимались благотворительностью. И с их мнением в определенных церковных кругах вольно или невольно приходилось считаться. Настоятели храмов мечтали иметь двух-трех таких околоцерковных людей в своем окружении. И при этом не особенно стремились к их просвещению. Один мой знакомый священник объяснил это просто: «Когда человек начинает всерьез задумываться о своей жизни, его бизнес может  разрушиться».

В последние 10-15 лет большое влияние приобрели и фундаменталистски настроенные клерикалы, которые очень часто стремились «конструировать» Церковь на суевериях, на пиар-акциях вокруг вторичных святынь в ущерб любви и соборности. И околоцерковные бизнесмены усвоили этот своеобразный «урок катехизации», более того, понесли полученные знания в массы. Достаточно посмотреть, с каким упорством главный железнодорожник страны Владимир Якунин каждый год тиражирует «чудо» Благодатного огня — уже можно говорить об «огнепоклонниках», готовых растоптать каждого несогласного. Одним желанием обогатиться такое упрямство не объяснишь. 

Видимо, директор крупной строительной компании Сергей Шмаков, продавивший перевоз торопецкой иконы, тоже воспринял духовность в похожем ключе: вторичная святыня (на сей раз икона), стекающийся с окрестных сел народ (впрочем, насчет простых богомольцев я не уверен: поселок, где стоит храм-новодел, все-таки элитный, и психологический барьер наверняка будет, да и не факт, что храм всегда будет открыт для народа). Понимание Церкви как народа Божия, соединенного не только таинствами, но и братским общением, сегодня как-то не очень доходит до умов бизнес-элиты. Действительно, чтобы собрать общину, чтобы дождаться того, что она начнет пульсировать, нести свет миру, много времени и трудов потребуется. А тут все просто: привез икону из «музейного плена» — честь тебе и хвала.

А то, что эта перевозка пагубно скажется на святыне, в расчет не берется, ну, две-три трещинки новых появятся — эка беда! Увы, современная церковная практика характеризуется безудержной эксплуатацией святыни ради удовлетворения отнюдь не церковных, а индивидуалистических по своему характеру чувств и корпоративных амбиций. Приходится с горечью констатировать, что в этом случае и Святейший поддался напору «заинтересованных лиц», написав соответствующее письмо в Минкультуры, и пожертвовал при этом долгосрочными интересами Церкви.

И все закрутилось как по маслу. Министерство культуры написало письмо в Русский музей. Его директор, Владимир Гусев, крепко держащийся за своё кресло, на закрытом заседании, где присутствовали всего два его заместителя и г-н Шмаков, подписал соответствующее распоряжение. И — вперед, с песнями!

А святыня… Вот что говорит об иконе ее хранительница, ведущий научный сотрудник Русского музея Надежда Пивоварова: «Неслучайно она не находится у нас в экспозиции постоянно. В реставрационной среде принято называть такие иконы "икона-хроник". Можно скреплять что-то, но она все равно имеет тенденцию к разрушению. Поэтому за такими иконами требуется постоянное наблюдение, и они находятся в особых условиях».

Надежда Пивоварова, сама верующий человек, предложила перенести икону в храм при музее. Ее поддержали не только сотрудники, но и духовенство Санкт-Петербурга. Но какой церковный топ-менеджер сегодня считается с мнением рядового духовенства?

Передача иконы была проделана как спецоперация, чтобы не было лишнего шума. И шум действительно был не очень большой. Но последствия этого конфликта будут иметь длинный шлейф.

В советские годы музейные работники спасали церковную старину от комиссаров. Им вменяли в вину, что они превращают музей в рассадник религиозных настроений. Сегодня «комиссары в рясах» обвиняют их в «пленении святынь». И музейным работникам снова приходится вступать в неравный бой с идеологией.

То, что это идеология, нет ни малейшего сомнения. Любой музей, даже церковный, не может обойтись без запасников. При царе-батюшке в Оружейной палате, к примеру, хранились тысячи икон. И никто не называл это музейным пленом.

Музеи и реставрационные мастерские впитали в себя традиции сохранения памятников прошлого. Одним из главных достижений реставрации стала ее совещательность и коллегиальность в принятии окончательных решений. Это процедура и демократическая, и соборная.

Церковь, которая не бревнах, а в ребрах, не может игнорировать этот факт. Не может она согласиться и на то, что ее голос узурпировали господа Якунины и Шмаковы, и манипулируют ей как хотят.

Патриарх же, вынужденный в силу церковно-политических причин лавировать между фундаменталистами и православными олигархами, не может в конце концов не услышать и обращенный к нему вопрос верующего народа: когда же в церкви начнется реальное движение к церковности, то есть к соборности и благодатному обновлению? А то ведь так все время можно растратить в бесконечном маневрировании, так ничего и не сделав. Или сделать то, что сделал господин Шмаков. А этого — «Богородица не велит!..»

Фотография РИА Новости