Егор Гайдар вошел в российскую историю как человек, взявший на себя ответственность. Это достаточно редкое явление на государственном уровне, где десятилетиями насаждалась коллективная безответственность. А бюрократическая мудрость, в полной мере актуальная и сейчас, гласила, что инициатива наказуема.

Гайдар был прекрасным экспертом, изучившим советскую экономику и понявшим на рациональном уровне, что так дальше жить нельзя. Но он понимал и основные принципы функционирования экономики рыночной, предметно занимаясь этим еще в 80-е годы. В условиях тотального непонимания законов развития рыночной экономики (когда даже неглупые профессора, рассуждавшие со знанием дела о преимуществах раннего Маркса над поздним и Бухарина над Сталиным, грезили о том, что можно совместить американскую и шведскую экономические модели при советской производительности труда) он оказался одним из немногих, кто мог инициировать серьезные обоснованные решения, а не только говорить об их необходимости.

Гайдар был жестким рационалистом, не понимавшим, как можно принимать некомпетентные решения, противоречащие логике, здравому смыслу. Как можно произносить пламенные речи, при этом цинично вводя людей в заблуждение. Как можно быть непрофессионалом и претендовать при этом на активную роль в государственном управлении. У него была высока ответственность не только за дела, но и слова – в экспертном сообществе, где оценки ставятся по гамбургскому счету, иное невозможно.

Гайдара многие осуждали. Понятно, когда это делали простые советские люди, чьи вклады сгорели в Сбербанке – в такой ситуации трудно требовать от них рационального подхода и понимания того, что к осени 91-го государство фактически было банкротом, а вклады превратились в фикцию. Трудно, потому что речь идет о деньгах, откладывавшихся десятилетиями, рубль к рублю (а многие несли деньги и в 90-м, и в 91-м, потому что купить на них при пустых прилавках было нечего). Но когда Гайдара осуждали люди, сами принимавшие решения или советовавшие предыдущим вождям, ситуация выглядит иначе. Именно они, его решительные и праведные критики, принимали участие в постоянном оттягивании необходимых мер, хотя с каждым годом их цена становилась все большей. В конце 70-х шока еще можно было бы избежать (как это произошло в Венгрии), во второй половине 80-х – сделать его менее болезненным. Зимой 91-го альтернативы жесткой и непопулярно гайдаровской политике уже не было. Можно было и дальше рассуждать о моделях перехода к рынку, но такие рассуждения привели бы либо к полному хаосу, либо к появлению матроса Железняка – а, скорее всего, к обоим этим явлениям последовательно, ибо диктатуры часто рождаются из смуты. Действия Гайдара позволили избежать этих кошмаров, хотя и не могли предотвратить большого числа личных драм людей, не подготовленных предыдущими правительствами к жизни в условиях рынка.

Гайдар неохотно шел в политику, не видя в ней своего призвания. Но 3 октября 93-го именно он призвал демократов выйти на улицу, которую уже почти заняли отвязанные реваншисты, мечтавшие свести счеты со сторонниками реформ. Те, кто остался дома у телевизоров, потом свысока осуждали Гайдара, действуя по принципу «чума на оба ваших дома» и не понимая – или не желая понимать – что приход к власти людей типа Макашова (а именно такая перспектива была вполне реальной) означал бы крах не только рынка и демократии, но и всей страны, которая не выдержала бы подобного потрясения. В конце 94-го Гайдар решительно выступил против чеченской войны, руководствуясь моральными, а не прагматическими соображениями – он понимал, что такая публично высказанная позиция не прибавит ему сторонников во власти. Но как лидер парламентской фракции он не мог молчать. Позднее он ушел из активной политики, что избавило его от необходимости давать оценки текущим событиям, и сосредоточился на экономической экспертной деятельности в основанном им институте.

Гайдар не был революционером, даже одну из своих книг он назвал «Государство и эволюция», в противовес известной ленинской работе. В разные периоды российской истории он считал, что власти необходимо здравое и честное экспертное мнение, и был готов работать с властью, пусть даже авторитарной или полуавторитарной. Так было, когда он отвечал за экономику в журнале «Коммунист», который при нем стали не только выписывать, но и читать. И когда создавал Институт экономики переходного периода, дававший экспертные заключения для таких разных людей как Ельцин, Путин и Медведев. Он считал, что нужно использовать любую возможность, чтобы побудить власть проводить более рациональную экономическую политику, основанную не на иллюзиях или лоббистских проектах, а на объективном анализе ситуации и рисков. В том числе связанных с сырьевой зависимостью российской экономики. Эта тема актуальна как в 80-е годы, так и сейчас, что очевидно уже и неспециалистам. («Чем дольше держатся высокие цены на нефть, тем больше мы зависим от нефти», – говорил Гайдар незадолго до нынешнего кризиса.)

Честность Гайдара как эксперта признавалась даже многими его оппонентами, не разделявшими либеральной идеологии, последовательным сторонником которой он был. Его яркость и эрудиция привлекали внимание людей, не бывших профессиональными экономистами, в том числе молодежи. Наверное, будущие поколения смогут более объективно оценить его деятельность и мужество эксперта, оказавшегося способным принимать трудные, но необходимые решения.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Фотография РИА Новости