Под самый Новый год стало известно, что президент Дмитрий Медведев назначил нового уполномоченного по правам ребенка. Им стал известный адвокат, преподаватель, автор книг по юриспруденции и романа «Рейдер» Павел Астахов. Его предшественник Алексей Головань был уволен за несколько дней до того с формулировкой «по собственному желанию». История эта выглядит довольно странно: Головань, занимающийся проблемами защиты детей с 1989 года, пробыл в должности детского омбудсмена меньше четырех месяцев (с момента учреждения этой должности 1 сентября), и ничто не свидетельствовало о его намерении покинуть пост. Для коллег увольнение Голованя стало полной неожиданностью. Что касается Астахова, то многие знают его прежде всего даже не как адвоката, а как телеведущего, мирового судью в передаче «Час суда». В практике Астахова были громкие дела, он защищал интересы мэра Москвы Юрия Лужкова, председателя Счетной палаты Сергея Степашина, скрипача и дирижера Владимира Спивакова, а также обвиненного в шпионаже американца Эдмонда Поупа. По сравнению с Алексеем Голованем новый омбудсмен представляется фигурой, выбранной почти случайно. С другой стороны, следует вспомнить, что в 2007 году Астахов возглавил Координационный совет движения «За Путина».

Однако, судя по словам новоиспеченного уполномоченного по правам ребенка, намерения у него вполне серьезные. Впрочем, сколь бы ни были серьезны намерения омбудсмена, их одних для коренного изменения ситуации с защитой прав детей явно недостаточно.

Первый российский уполномоченный по правам ребенка неоднократно выступал за введение в России системы ювенальной юстиции. Павел Астахов в беседе с корреспондентом «Ежедневного журнала», сославшись на опыт Америки и Франции, заявил, что считает эту систему эффективной. Но, по его мнению, для того чтобы понять, в какой степени ювенальная юстиция применима в России, необходимы серьезные исследования, поскольку общество разделилось на сторонников и противников ее введения. Пока же следует увеличить число судей, специализирующихся исключительно на вопросах защиты прав детей, в том числе в районных и мировых судах.

Действительно, для многих, включая Русскую православную церковь, ювенальная юстиция является безусловным злом, которое призвано уничтожить институт семьи. Почвенники теперь празднуют увольнение Голованя как победу в борьбе с чуждой системой.

В нынешнем законодательстве Астахова не устраивает прежде всего то, как прописаны права детей при разводе родителей. По его словам, в нем не отражено провозглашенное равенство отца и матери по отношению к ребенку и «работает очень простой принцип: кто раньше встал, того и тапки». По мнению нового омбудсмена, слабой стороной в бракоразводном процессе всегда оказывается ребенок, но зачастую и женщина, поэтому законодательство должно в большей степени ориентироваться на права этих участников ситуации. В качестве иллюстрации он привел пример из собственной практики: отец держит ребенка у себя дома и не дает ему общаться с матерью, и ей для того чтобы только увидеть ребенка, нужно дожидаться решения суда, который боится вводить обеспечительные меры, потому что не вполне знаком с темой. Справедливости ради стоит отметить, что гораздо чаще встречаются ситуации с обратным распределением ролей, но идея Астахова в том, что суды не справляются с конкретными ситуациями, поэтому механизм должен быть прописан законодательно. Об этом говорил и его предшественник, в частности, в связи с нашумевшим конфликтом между Кристиной Орбакайте и Русланом Байсаровым, пришедшимся на время пребывания Голованя на посту омбудсмена. Байсаров тогда выступал за защиту прав отцов. Но Головань как раз признавал, что оставлять ребенка матери по умолчанию — это наследие советского подхода к проблеме.

Головань говорил и о том, что органам опеки следует не ограничиваться заключением по обследованию жилищных и материальных условий родителей, а выяснять, с кем из родителей ребенку будет лучше жить с точки зрения душевного комфорта. В этом вопросе Астахов ему вторит. Органы опеки, по его словам, вообще должны работать в связке со специалистами — медиками, педагогами, психологами, которые могут помочь выяснить, как обстоят дела в семье. Это необходимо и в тех случаях, когда речь идет о нарушении прав ребенка. В частности, чтобы разговорить ребенка, нужен профессионал. «Я очень много беседовал с детьми и знаю: ребенок так устроен, что, когда он боится, он будет врать — это естественная форма защиты», — рассказывает Астахов и вспоминает истории о том, как во Франции по наговорам детей арестовывали приемных родителей, педагогов.

Идею привлечения специалистов одобряет руководитель региональной общественной организации «Право ребенка» Борис Альтшулер. В разговоре с корреспондентом «ЕЖ» он подчеркнул, что в настоящее время в России в отношении семей «на полную мощность» запущена «гигантская карательная система», по результатам деятельности которой ежедневно 320 детей отбирают у родителей. «Никто не работает с семьей, никто не занимается восстановлением, исправлением семьи. У нас ни в законах, ни на практике не предусмотрена социальная работа с семьей». Помимо привлечения специалистов Альтшулер видит выход в создании на местном уровне единой системы, которая работала бы «в одном ключе». По закону координаторами этой работы являются комиссии по делам несовершеннолетних, но их надо реформировать. Правила работы органов опеки вместе с комиссией и всей социальной службой в целом должны быть, по мнению Альтшулера, прописаны в федеральном законе. Иначе система не будет развиваться, и останется надеяться только на редких работающих на местах энтузиастов, как, например, в Карелии, где успешно внедряют опыт соседней, социально защищенной Финляндии.

Астахов сам заявляет, что органы опеки сегодня ограничены пределами своих муниципальных образований и не смотрят на то, что происходит по соседству. Поэтому какая-нибудь проблема может быть решена внутри одного образования, но не на территории всей страны. «Можно говорить о том, что если бы существовала федеральная система, федеральный орган, как в Америке, тогда бы все работало, но мы сейчас не можем позволить себе раздувать государственный аппарат за счет создания новой федеральной службы. Моя позиция, которую я буду сейчас реализовывать, — говорит омбудсмен, — состоит в том, чтобы заставить работать тех, кто есть. Для этого надо создать такую систему, чтобы органы опеки четко взаимодействовали друг с другом и понимали задачи, которые перед ними стоят». Для того чтобы эта система работала, органам опеки, по мнению Астахова, должны давать указания и направление развития детские омбудсмены, которые скоро появятся в каждом субъекте Федерации.

 

Понятно, что в ряде случаев упомянутая Альтшулером карательная система все же действует в интересах ребенка. Но понятно и то, что, например, лишить отца-алкоголика родительских прав значительно легче, чем отправить его на лечение и следить за результатами, да и просто разбираться с деталями в каждом конкретном случае. Гораздо проще, как говорит Альтшулер, «отобрать и забыть». Но иногда и родителям, и ребенку в результате таких решительных действий под видом заботы о детях наносится самый настоящий вред. Недавно стала известна история о том, как у приемных родителей Александра Лапина и Зинаиды Смирновой из Балашихи пытались отобрать (и даже на некоторое время отправили в детский дом) девочку Владилену на основании обнаруженных у нее двух синяков и царапины на шее. Судя по всему, причиной таких действий были политические воззрения Лапина и Смирновой (они коммунисты, участвовали в местных выборах, писали статьи о развале армии). При этом в детском доме Владилену заразили туберкулезом. В новогоднем заявлении организации «Право ребенка» приводятся другие аналогичные случаи, когда у родителей — родных ли, приемных ли — под разными надуманными предлогами отбирали детей и отдавали в детдома с немыслимыми условиями жизни.

О деле Лапиных Павел Астахов, судя по всему, не знал и привел в качестве контрпримера дела Гречушкиных (за жестокое обращение с приемными детьми и убийство одного из них жена получила 16 лет тюрьмы, а муж был приговорен к пожизненному заключению) и Агеевых (их трехлетний приемный сын Глеб был госпитализирован с многочисленными ожогами и гематомами, и усыновление Глеба и его сестры Полины было отменено). Однако он признал, что от ошибок никто не застрахован, а для того, чтобы ошибок было меньше, как раз и необходимо усовершенствование работы системы и повышение контроля со стороны омбудсменов.

Здесь, однако, кроются как минимум две проблемы, на которые указал Борис Альтшулер. Первая состоит в том, что омбудсмен как инстанция надзорная не может включаться в работу исполнительной системы, у него нет для этого аппарата. Разумеется, наличие детских омбудсменов в каждом субъекте Федерации — идея правильная, но она принадлежит не Астахову, а в виде рекомендации содержится в указе президента об уполномоченном. Проблема же, по словам Альтшулера, в том, что в регионах на должности детских омбудсменов уже начали брать людей из аппарата. «Таким образом идея полностью извращается, — говорит он, — ведь уполномоченный — это по определению человек, который не боится дергать власть. А сейчас назначают крутых аппаратчиков. Такая система работать не будет, и это проблема, в том числе Павла Алексеевича Астахова, хотя не он их назначает. Если бы он назначал, была бы возможность получить на местах независимых людей. Они есть, и очень активные, готовые вести эту работу, но их же близко не подпустят!»

Астахов не возражает против иностранного усыновления — «я видел, как чувствуют себя наши дети, которые попадают в благополучные семьи в Америке, в Европе, это дает им серьезный шанс увидеть несколько другую жизнь». Но, по его мнению, мы должны постепенно переходить к тому, чтобы дети оставались у нас в стране, мы должны в своей стране навести порядок. Однако для того, чтобы «дети оставались у нас», порядка мало — должен быть существенно повышен уровень жизни в стране. Астахов, между тем, считает, что если наладить систему работы с детьми, то уже к 2020 году в России можно будет закрыть все детские дома, заменив их другими формами опеки. В частности, семейными детскими домами, где дети живут маленькими коллективами под присмотром большего количества взрослых, чем в обычном детском доме, и где атмосфера действительно семейная, а не казарменная, как во многих детдомах. В качестве примера Астахов привел опыт Болгарии, страны с серьезными проблемами в области защиты прав детей, которая, тем не менее, собирается отказаться от детских домов уже в 2014 году.

Борису Альтшулеру идея семейного детского дома близка, он привел в пример Францию, где максимальное количество детей в детском доме — двенадцать человек. Он уточнил, что детские дома нельзя закрывать просто так — сначала должен ослабнуть поток детей, отобранных у родителей или брошенных ими. В некоторых муниципальных образованиях этот поток действительно сокращается: так, в городе Чайковском Пермского края ведется работа по профилактике сиротства, там с проблемными семьями начинают работать заранее, а не когда конфликт принимает острую форму, даже введена специальность «семейный реабилитолог». В итоге в детдомах остались только дети от 14 до 16 лет, которых из-за сложности самого возраста в семью не передашь. Для таких детей, по словам Альтшулера, нужно развивать систему наставничества. Есть у нас также примеры перепрофилирования детских домов в центры профилактики сиротства и содействия семейному устройству детей-сирот. Эту работу первой в России начала директор московского детского дома № 19 Мария Терновская. В соответствии с созданной ею моделью Дошкольный коррекционный детский дом в Смоленске был преобразован в Центр психолого-медико-социального сопровождения, и ряд учреждений в других регионах тоже сменили форму опеки.

 

По мнению Альтшулера, закрыть детские дома в России можно даже быстрее, чем за десять лет, но он предостерег от так называемого формального закрытия: «Сейчас некоторые регионы отчитывались, так они просто сливают два учреждения в одно и говорят, что у них стало вдвое меньше детских домов». То есть без работы с населением и развития патроната этой цели не достигнуть. Между тем, сама Мария Терновская в декабре минувшего года ушла с поста руководителя собственного центра — утверждается, что проверка обнаружила финансовые нарушения, а патронатные воспитатели не отвечали за детей. Альтшулер уверен, что ее заставили уйти коррумпированные чиновники, а сменивший ее директор не намерен продолжать работу в этом направлении. Правда, еще не уволенный к тому моменту Головань заявлял, что никаких репрессий против Терновской нет и что ей предлагают заняться методологией семейного устройства сирот в московском Департаменте семейной и молодежной политики.

Вообще же, по словам руководителя «Права ребенка», контроля за работой органов опеки со стороны одного лишь омбудсмена мало. Должен быть еще и жесткий контроль со стороны комиссий по делам несовершеннолетних, и совершенно не развитый у нас гражданский контроль, то есть контроль самого общества, в том числе и над учреждениями, где беспомощные люди находятся в замкнутом пространстве, теми же детскими домами. Об этом свидетельствует зарубежный опыт. Альтшулер рассказал, что на последней встрече Медведева с Советом по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека президенту был передан проект акта о гражданском контроле в учреждениях такого рода, и он распорядился создать рабочую группу. Посмотрим теперь, как представители администрации соответствующих заведений будут реагировать на общественную инициативу.

Фотографии РИА Новости