Год назад появился закон о защите религиозных чувств — мина замедленного действия
Ровно год назад президент Путин подписал поправки в 148-ю статью УК РФ, предусматривающие ответственность за оскорбление религиозных чувств. Ровно год в законодательстве есть соответствующие санкции, однако они ни разу не применялись. В связи с этим Информационно-аналитический центр «СОВА» и Сахаровский центр решили устроить публичную дискуссию и обсудить, действительно ли нужна такая уголовная статья. Какие аргументы, если отбросить политические спекуляции и отсылки к законам незапамятных времен, могут быть выдвинуты за и против этой нормы. Может быть, ее стоит сформулировать иначе?
На встречу в Сахаровском центре в конце прошлой недели собрались в основном независимые эксперты, журналисты и просто заинтересованная публика; представителей патриархии, которые так страстно лоббировали введение наказаний за оскорбление религиозных чувств и которых тоже приглашали принять участие в обсуждении (в частности сотрудников Синодального информационного отдела), к сожалению, не было.
Разговор начал директор Информационно-аналитического центра «СОВА» Александр Верховский с обзора того, как устроено законодательство по этой части в других странах. Как там решается коллизия между свободным выражением своего отношения к религии и оскорблением чувств верующих. Россия, отметил Александр Верховский, в своем законодательстве ориентируется в основном на западную практику, так вот, если брать страны ОБСЕ (всего 49 стран), то специальная норма об оскорблении религиозных чувств есть всего в 20-ти. Хотя практически повсюду есть запрет чинить препятствия отправлению религиозных ритуалов, пропагандировать ненависть к верующим. В ряде стран (например, Греции, Финляндии, Италии) есть законы, криминализирующие богохульство, есть наказания за оскорбление религии как таковой (Австрия, Норвегия, Ирландия, Канада), а в Испании, например, закон встает в том числе на защиту неверующих — неверие тоже не должно подвергаться критике (на защиту атеистов закон встает и в Узбекистане, если брать страны, не входящие в ОБСЕ, а в Казахстане наказывают за проповедь религиозного превосходства). Изредка встречаются страны, где возбраняется оскорблять не только религию, но и религиозные организации — это Германия, Греция, Монако. Но абсолютно всюду, подчеркнул Верховский, наказывают за мотив, а не за то, какие чувства испытывает в результате пострадавший, — важно доказать наличие преступного мотива, нанесшего урон общественным интересам.
Свои аргументы за введенную норму изложила вслед за ним председатель правления Гильдии экспертов по религии и праву, главный редактор журнала «Юридическое религиоведение» Инна Загребина. Адвокат призналась, что поначалу, как и многие правоведы, была против поправок: что такое религиозные чувства, кто будет решать, оскорблены они или нет — почва казалась слишком зыбкой. Однако теперь, по прошествии года, Инна Загребина видит, что норма (хотя случая проверить ее действие на практике не представилось) послужила пользе дела: если раньше полиция приходила, скажем. в протестантские общины и не смущаясь заявляла: сектанты проклятые, мы сейчас вас всех позакрываем, то теперь, поскольку закон принимался с шумом, представители соответствующих органов стали вести себя гораздо аккуратнее — все в курсе возможных последствий. Да и оскорбления верующих одной религии в адрес другой практически свелись к нулю, отметила докладчик.
Инна Загребина вообще считает, что с декриминализацией статьи об оскорблении личности поторопились (в 2011 году она была изъята из УК и перенесена в Кодекс об административных нарушениях), надо бы ее вернуть и конкретизировать часть, касающуюся оскорбления религиозных чувств. Кроме того, надо вплотную заняться регламентацией религиозной экспертизы, прописать методику, задать квалификационные характеристики для экпертов — а то сейчас экспертами выступают все кому не лень. Неплохо бы также ввести в соответствующих вузах предмет «юридическое религиоведение», чтобы таковых экспертов готовить.
Оппонентом Инны Загребиной выступил эксперт Института прав человека Лев Левинсон, который настроен по отношению к закону ровно противоположным образом. Уголовный кодекс — не отмычка к любой двери, сказал Левинсон, тенденция регулировать абсолютно все с помощью УК свидетельствует о движении к полицейскому государству. Закон избыточен, если посмотреть на него с позиции существа права и российской Конституции, он не соответствует принципу сдерживания уголовной репрессии: уголовное законодательство используется только тогда, когда решить проблему с использованием других механизмов социального контроля невозможно, — поэтому его нужно отменить. Так можно и супружескую неверность, и небрежное отношение родителей к детям криминализировать, отметил Левинсон. 
Закон не применялся, поэтому невозможно опираться на факты, но он обладает огромным репрессивным потенциалом: в любой момент он может заработать и тогда мало не покажется, высказал свои опасения эксперт. Впрочем, режим и так проводит вполне определенную политику, поддерживая в основном одну конфессию. Существуют списки «неправильных», так называемых сектантских религиозных организаций, которые в изобилии плодит аффилированный с патриархией «сектовед» Александр Дворкин.
Главный изъян закона в том, считает Левинсон, что объективная сторона преступления (то есть признаки преступления, которые можно охарактеризовать) строится исключительно на оценочных суждениях. Это первый и единственный случай защиты чувств в законодательстве. И это явная дискриминация: чем чувства верующих отличаются от других, которые никак не защищены? Кроме всего прочего, закон входит в противоречие с Декларацией прав и свобод человека и гражданина 1991 года, статья 14-я которой гласит: «Каждый вправе свободно исповедовать любую религию или не исповедовать никакой... иметь и распространять религиозные либо атеистические убеждения и действовать в соответствии с ними при условии соблюдения закона». Закон почти наверняка будет отменен, если режим ослабит давление на гражданское общество, заключил эксперт.
После выступления докладчиков разгорелась оживленная дискуссия. Позиция Инны Загребиной, надо признать, не нашла сторонников. Почти у каждого оратора был в запасе случай дискриминации верующих или религиозной организации в целом, когда правоохранительные органы плевали на «чувства», если это не были чувства представителей конфессии, которая «равнее других». Многие говорили об откровенных гонениях на протестантские церкви, особенно в провинции. Наиболее яркий пример бесчинств привел бывший монах Григорий (в миру Михаил Баранов).
После решения Арбитражного суда Владимирской области об изъятии мощей святых Евфимия и Евфросинии Суздальских у Русской православной автономной церкви (которую РПЦ считает раскольнической) с десяток приставов ввалились в церковь во время службы, наложили на раки с мощами печати прямо на глазах верующих, оттолкнули от раки главу РПАЦ митрополита Феодора, который молился у святыни, — и все это, несмотря на то, что те же поправки в статью 148 запрещают «незаконное воспрепятствование ... проведению богослужений». Однако в этом случае правоохранители совершенно не стремились к соблюдению закона.
Александр Голомолзин (Фонд «Здравомыслие») считает, что закон создает механизм для репрессий и работает на клерикализацию общества. Сотрудник Института антропологии и этнологии РАН Анна Ожиганова опасается, что он только разжигает ненависть между верующими разных религиозных направлений. А независимый эксперт Александр Громов убежден, что его истинная цель — накинуть платок на каждый роток.
Подытоживая дискуссию, ведущий Александр Верховский согласился с теми, кто считает, что религия — слишком размытый объект для регулирования (Центр «СОВА» с самого начала выступал против принятия поправок) и это приводит к различным коллизиям как в общепринятом значении слова, так и в юридическом. Однако в любом обществе есть группы со специфическими нуждами, которые требуют защиты (мусульмане и иудеи, например, поддержали поправки). Поэтому говорить о законе еще придется не раз, но, возможно, разумный выход — «регулировать» чувства верующих с помощью Кодекса об административных нарушениях: не пытаясь перечеркнуть сделанное, но минимизируя возможные последствия, которые всегда связаны с политическим моментом.
