Николай Сванидзе, тележурналист, член Совета по правам человека при президенте РФ:

Михаил Сеславинский — очень приличный человек, порядочный и придерживающийся совершенно нормальных человеческих взглядов на жизнь и на природу вещей. Поэтому сначала он действовал согласно первой, чисто человеческой, реакции и самому первому желанию, а именно, не захотел ехать и прямо сказал об этом, указав конкретную причину: то, что губернатор Псковской области Турчак может быть «замазан» в этой очень тяжёлой истории с Кашиным, а сам Сеславинский ответственен перед определённой, вполне рефлексирующей и вменяемой, социальной группой и не может жертвовать своими отношениями с этой группой и своей репутацией.

Но помимо этого Михаил Сеславинский ещё и чиновник. И его вторая реакция, идущая уже не от сердца, а от головы, была связана с пониманием того, что такое заявление может стоить кресла. Поэтому он исправился, сказал, что его неправильно поняли, а на самом деле всё не так. Пришёл ли он сам к этому решению или получил какие-то указания — сказать сложно. Но он человек очень опытный, так что это и не так важно. Если он решил так сам, то понимал, что намёки могут поступить, и очень прозрачные. Это обычная ситуация с приличным человеком на высокой бюрократической должности в России, классика жанра.

Игорь Яковенко, бывший секретарь Союза журналистов:

Наши чиновники, депутаты и вообще весь политический истеблишмент зависят от воли и настроения одного человека, поэтому, оказываясь в ситуации неопределённости, они начинают совершать странные хаотические или возвратно-поступательные действия. Понятно, что делать, когда находишься в ситуации, где есть ясные ориентиры: любить Путина, ругать Америку, оппозицию и всё, что показывает нашу историю в невыгодном свете. В таких условиях люди знают, что им говорить и как действовать.

Но в условиях, когда есть неопределённость, у них возникает такое дурацкое выражение лица. Ситуация с Кашиным вроде бы начала раскручиваться, но непонятно, дойдёт ли она до наказания заказчика и главного бенефициара нападения, то есть господин Турчака. Сеславинский решил на всякий случай не ездить, однако очевидно, что его одёрнули, после чего он предпочёл занять другую позицию и срочно ушёл в отпуск. Машенька спряталась — закрыла рученьками глазки. Это очередное подтверждение того, что люди, находящиеся у нас сегодня во власти, не имеют собственного лица или собственных убеждений, а являются абсолютно фейковыми фигурами.

Вопрос по Турчаку, скорее всего, уже решён, трогать его не будут. Расследование избиения Кашина было попыткой хоть как-то спасти лицо Медведеву. Тот лично обещал, что возьмёт расследование под контроль. А это простая понятная история, не сложное заказное убийство или комплексная коррупционная схема, в которой надо долго разбираться. Есть видеозапись, есть улики, потерпевший, слаба Богу, жив и сам может что-то рассказать. Достаточно узок круг подозреваемых. Нападение на Кашина не может быть связано с его коммерческой деятельностью, он журналист. Мотивы совершенно ясны, возможных подозреваемых фактически всего двое. Очевидно, было принято политическое решение «найти» исполнителей, но вывести Турчака из-под удара. А Сеславинский вовремя не сориентировался и попал впросак.

Если ему завтра скажут, что все мифы про Великую Отечественную войну, например, о «панфиловцах», надо будет разоблачать, он сделает это. Если завтра выяснится, что у нас существует «культ личности», то он в первых рядах побежит разоблачать его. У человека нет внутри никаких ориентиров, нет системы ценностей. Его действия произвольны и в большой степени зависят от желудка, и эта история хороша тем, насколько это заметно.

Дмитрий Орешкин, политолог:

Слова Иванова о Москве могут означать глубину непонимания руководителя кремлевской администрации сущности современных глобальных процессов. Во всем мире столичные регионы уже лет тридцать как вступили в эпоху так называемого постиндустриального развития. Что характерно, во всем мире эти столичные агломерации производят в два-три раза большую долю валового регионального продукта, чем вся страна в целом. На вопрос «А что они такого производят?» ответ простой: они производят валовой региональный продукт в новой системе постиндустриального общества. А господин Иванов мозгами застрял на фазе индустриального общества. Он считает, что производство — это обязательно производство чего-то материального. На самом деле постиндустриальные центры производят нечто гораздо более важное, что рынок очень высоко ценит, судя по тому, что в этих точках производится в два-три раза больше регионального продукта в расчете на душу населения. Это прежде всего управленческие решения, нематериальное производство — потому оно и называется постиндустриальным, — банковская деятельность, менеджмент, креативные решения, которые глубоко презирает господин Иванов, будучи по образованию марксистом, — дизайн, программные продукты. Что вообще производят Microsoft или Google? Абсолютно нематериальные вещи, какие-то написанные на бумажке закорючки, которые называются программным кодом. Тем не менее, эти компании являются самыми крупными брендами и приносят в бюджет тех государств, где они функционируют, миллиарды долларов налогов. Закономерным и естественным образом они как раз тяготеют к точкам постиндустриального развития. Самое важное, что производят центры, которые так презирает господин Иванов, это технологии. Это не материальная вещь, а порождение мозговой деятельности. Истинные марксисты этого понять не могут, ибо они материалисты, а нынешняя экономика все в большей степени нематериальна. Замечательный пример материального развития, Китай, который так нравится нашим вертикалестроителям, занят материальным производством, он — мастерская. Но работает он по лекалам, инновационным схемам и технологиям, которые пришли из Соединенных Штатов.

До тех пор, пока наше высшее руководство будет печалиться о Москве, которая как бы ничего не производит, у нас инновационных прорывов не будет и мы останемся сырьевым, материальным придатком Запада. Мы производим нефть и газ, которые так нравятся господину Иванову, а пользуется этими ресурсами, благодаря разработкам технологий, тот самый Запад, потому что он опережает нас в нематериальной сфере — в частности в сфере свободы, правильных методов менеджмента, постановки задачи, целей.

Господин Иванов, как и господин Путин, совершенно четко пытается вернуть Россию в индустриальную фазу, которая персонифицируется условным «Уралвагонзаводом». А ведь именно постиндустриальное производство, а не производство танков, ракет, даже автомобилей, оказывается принципиально более значимым, более эффективным и более налогогенерирующим производством. Отсюда очень простое следствие политического характера: для того, чтобы эти точки постиндустриального роста могли успешно функционировать, им требуется целый ряд новых условий и требуют они этого от властей. Прежде всего, например, гарантии прав на интеллектуальную собственность, свободы, в том числе и политические, потому что инновации в неволе не размножаются, право блогеров, «офисных хомяков», участвовать в управлении той территорией, на которой они живут. Именно поэтому Москва и Санкт-Петербург, которые, как справедливо указывает господин Иванов, не являются всей Россией, представляют наибольшую, неизбежную и системную угрозу для вертикалестроителей в лице господина Иванова.

То, что господин Иванов этого не понимает, очень печальный факт, характеризующий степень косности и отсталости нашего политического руководства. Но от этого ничего не изменится, потому что на самом деле Москва, как говорил Николай Николаевич Баранский, ведущий советский и коммунистический идеолог, оказалась сильнее большевиков. Большевики ею руководили, они не хотели, чтобы она росла, укреплялась, правой рукой пытались ограничить въезд в нее, а левой его стимулировали, потому что им это было необходимо из соображений экономического роста.

Администрация президента генерирует контрпродуктивные для современного мира решения. Она не справляется с производством политических и менеджерских технологий, которых ждет страна. Поэтому недостаточная квалификация господина Иванова является объективным тормозом в развитии страны. Смысл существования таких центров, как Москва, заключается в том, что они генерируют правильные, эффективные, конкурентоспособные модели управления, а господин Иванов, исходя из своих корпоративных интересов, эти модели пытается унизить, дискредитировать.

Нынешняя власть некомпетентна и неспособна решать задачи, которые перед ней ставит постиндустриальное развитие человечества. В данном случае господин Иванов очень живописно и выпукло расписался в своей некомпетентности, в непонимании задач, которые перед ним стоят. Это прискорбно, но вполне естественно. Именно поэтому вертикаль власти, которую представляет господин Иванов, является объективным тормозом на пути дальнейшего развития России. Москва хочет преуспевать в постиндустриальном мире, но для этого ей нужен активный информационный обмен, обмен кадрами, обучение, новые принципы образования, иностранные преподаватели, свободный интернет, а господин Иванов пытается этот процесс тормозить. Для путинской вертикали идеально было бы превратить Москву в Нижний Тагил, ею было бы проще управлять. Но это означало бы, что в стране опять будут строить ту самую модель, которая однажды уже не выдержала конкуренции с более развитыми, соответственно, более свободными, более постиндустриальными сообществами Соединенных Штатов и Европы и развалилась.

То, что господин Иванов говорит о выборах, довольно очевидный ход. Отчасти его слова справедливы: действительно, когда людей не очень волнует политическая ситуации, они на выборы ходят не очень активно. Но тогда было бы логично спросить у господина Иванова, почему же в Чечне явка составляет 99%. Не является ли это косвенным подтверждением того, что в Чечне дела совершенно ужасны, раз там люди так активно ходят на выборы? На самом деле у низкой явки могут быть два объяснения. Одно — что людям действительно неинтересна политика, потому что они заняты своими делами, и это позитивная составляющая. Другое — понимание людей, что на эту политику повлиять невозможно, а следовательно, зачем на это тратить силы. Вряд ли эту ситуацию можно назвать свободной. Это значит, что люди отходят от государства, государство делается для них чем-то чуждым.

Модель чуровских выборов — это знак того, что система коммуникаций между властью и обществом нарушена. Люди не считают необходимым посылать этой власти какие-то сигналы, потому что понимают, что она все равно их не прочтет, а если прочтет, то так, как ей это удобно, что, собственно говоря, господин Иванов и сделал. На самом деле, это признак того, что ценность государства в глазах общества падает. Это государство существует само по себе, а не для граждан, оно не существует как некоторый менеджмент, который заинтересован в улучшении положения граждан. Оно существует для самоудовлетворения людей, находящихся в вертикали. Значительная часть населения этим недовольна, а недовольство может проявляться и посредством игнорирования выборов. Трудно сказать при этом, какую составляющую в игнорировании выборов несет более или менее позитивное наплевательское отношение, а какую — презрение к государству, к выборам, к вертикали, которую представляет господин Иванов.

Думаю, по мере того, как у того же самого креативного класса, прежде всего в Москве и на других продвинутых территориях, будет накапливаться раздражение, ситуация будет обостряться. В нормальных условиях обострение проявлялось бы в выходе на выборы и негативном голосовании против власти. Наверное, это тоже будет происходить. Собственно говоря, это уже происходит. Почему господин Иванов так не любит Москву? Потому что в 2012 году Москва, Калининград, Владивосток, некоторые другие продвинутые территории, главным образом открытые для внешнего мира, дали Путину меньше 50%. В частности, в Москве и Калининграде он набрал всего по 47% и, соответственно, в первом туре не победил. И не будь Татарстана, Башкортостана и Чечни, где 99% пришли на выборы и 99,8% проголосовали за Путина, он не победил бы в первом туре. В этом-то и проблема: быстро растущие постиндустриальные центры имеют совершенно новый, непонятный господину Иванову набор требований к власти, которые власть удовлетворить не в силах, потому что эти требования подразумевают, например, отставку Путина, проведение честных выборов, соблюдение законов для нормального развития постиндустриального экономического узла, каковым является Москва. Здесь мы опять имеем дело с самообманом. Понятное дело, что это попытка обмануть общество, но — что еще хуже — это попытка обмануть самого себя: раз люди не ходят голосовать, значит, все в порядке. А люди в стране очень разные. Сильно подозреваю, что и в провинции люди не ходят на выборы не потому, что они счастливы. А в Москве не ходят потому, что не верят, что голоса честно посчитают, что власть способна правильно понять сигнал, который посылают ей снизу, и господин Иванов своей риторикой эту гипотезу блистательным образом подтверждает.

Думаю, что в скором времени Москва будет предъявлять все больший объем новых требований к руководству, власть эти требования удовлетворить не сможет, потому что они подрывают представления власти о благе и стабильности. Соответственно, возможно, и явка будет больше. Кстати, должен сказать, что явка в 2013 году была значительно выше, чем на выборах в Мосгордуму 2009 года. Тогда реальная явка была 22-25%, но Чуров ее фальсифицировал, натянув процентов на десять-двенадцать. Сейчас реальная явка составляла 32% с небольшим, то есть почти на десять процентов выше, чем в 2009 году. И растет явка за счет появления на избирательных участках людей 25-30 лет, это реальные социологические данные. Этого раньше не было. Приходит новое поколение, которое хочет отстаивать свою, новую систему ценностей, которой до смерти боится господин Иванов, поэтому и обманывает себя тем, что явка невысокая и это хорошо.

Елена Панфилова, генеральный директор «Трансперенси Интернешнл Россия»:

Мы пока ещё не видели всего интервью Степашина, и я с нетерпением жду окончания, которое, как я понимаю, выйдет в «Коммерсанте» на следующей неделе. Потому что, безусловно, Сергей Степашин — это человек, который может рассказать очень много интересного про то, как устроена наша жизнь, бюджетные процессы, межрегиональные отношения. Пока, из того маленького кусочка, который был опубликован, видно, что у нас сложилась такая удивительная ситуация, когда все вроде бы делают всё, что должны делать в рамках своих полномочий, а в результате всё равно ничего полезного не происходит. Проверки действительно проходят, и со временем мы о них узнаём, и вся информация о нарушениях действительно отправляется в правоохранительные органы. Вот только дела то возбуждаются, то не возбуждаются, то возбуждаются позже, то раньше, парламент то реагирует, то не реагирует, президент то реагирует, то не реагирует. Никакой устойчивой системы преследования за нарушения не наблюдается. Вот, пожалуй, что можно из этого вынести.

Главное, что всё это существует. У меня огромная надежда, что мы когда-нибудь прочитаем подробности всех этих процессов, пускай это будет уже скорее исторические чтение, но это всё равно очень важно знать. Как всё работало, как было устроено, потому что если мы не выучим эти ошибки прошлого и настоящего, у нашего будущего весьма сомнительные перспективы.

Георгий Сатаров, политолог, президент Фонда ИНДЕМ:

Здесь сразу вспоминается другая история, когда глава президентской администрации Сергей Иванов говорил нечто подобное, что он тоже пару лет что-то там скрывал. На самом деле всё это свидетельство того, что у нас закон не работает в соответствии с нормами, с теми процедурами, которые были предусмотрены, а работает в соответствии с какими-то представлениями о, если угодно, своеобразных феодальных отношениях между властными персонами.

Алексей Макаркин, политолог, заместитель директора Центра политических технологий:

Путин, по уже использовавшейся технологии, действует на контрасте. С одной стороны, выступают Зюганов, Жириновский, Миронов и другие, высказывающие предельно радикальные лозунги. Они требуют максимально отгородиться от Запада, выступают с последовательными антилиберальными заявлениями и так далее. А после этого появляется президент, который говорит, что, наверное, не надо так жёстко, надо всё взвесить, — и на их фоне он выглядит весьма умеренным политиком. Это всё способ, которым Путин посылает сигнал Западу. Он заключается в следующем: если вы хотите идти со мной на конфронтацию, то у нас есть и такие мнения, их высказывают видные политики, за которыми стоят собственные фракции, избиратели и даже многие россияне, которые за эти партии не голосуют. А с другой стороны есть я, и либо вы договариваетесь со мной, пока я готов идти на компромиссы и действовать конструктивно, либо есть альтернатива, которую я тоже могу рано или поздно выбрать. И в то время как россиянам Путину важно ещё раз и ещё раз показать, что Крым — российский, что все консолидированы, все приехали, то Западу — продемонстрировать наличие выбора между Путиным и таким вот общественным мнением.

Это общее послание, но были, конечно, и конкретные высказывания. Например, Путин дал понять, что Россия не собирается выходить из юрисдикции международных судов прямо сейчас, но если в дальнейшем её будут дискриминировать, то это можно будет сделать. Россия только что проиграла иск на 50 миллиардов акционерам ЮКОСа, соответственно надо дать понять, что в случае нужды можно сесть за стол переговоров, а в случае нужды — этот стол перевернуть. Так что давайте лучше договариваться.

Отсутствие записей и стенограмм выступления вряд ли имеет отношение к тому, что Путин высказал там что-то особенно секретное. Возможно, были какие-то технические проблемы, тем более что это новая площадка. А возможно, была попытка создать вокруг этого мероприятия «ауру загадочности». Никому не известно, что там произойдёт, параллельно идёт конвой с грузом, машины стоят недалеко от Изварино, в любой момент могут ринуться. Такой формат, без прямой трансляции, должен был создать ощущение загадочности и сенсационности, привлечь к этому дополнительное внимание. И в результате у многих наблюдателей после самого выступления отлегло, потому что могло бы быть и страшнее. И это укладывается в концепцию все того же сигнала, что пока мы умеренные и осторожные, так что давайте договариваться.

Алексей Арбатов, политолог:

Неядерное сдерживание — это просто сдерживание силами общего назначения и системами оружия обычного снаряжения, которые удерживают противника от применения аналогичных средств. Больше всего наше руководство беспокоится по поводу новейших высокоточных систем большой дальности, так называемых системах быстрого глобального удара. Если они будут поступать на вооружение, то только в следующем десятилетии, и неизвестно, в каком количестве, но Россия уже этим обеспокоена. Предполагается, что мы тоже должны иметь нечто подобное, чтобы противник не смог применить против нас это вооружение, опасаясь ответных действий. Так что это вопрос качества, а не количества.

Кроме того, есть проблема крылатых ракет морского базирования большой дальности и высокоточных авиационных ракет на тяжёлых бомбардировщиках. Тут тоже возможно, что мы создадим нечто подобное. Уже приняли на вооружение ракету морского базирования «Рубеж», по свидетельствам специалистов, эта система имеет дальность действия больше тысячи километров, может быть, даже две тысячи. Она устанавливается на многоцелевых подводных лодках типа «Барс» и уже сейчас может служить элементом неядерного сдерживания.

Но в принципе это всё достаточно надуманный сценарий. Если американцы опасаются применить свои высокоточные неядерные средства, имеющиеся у них сейчас, даже против Северной Кореи, у которой есть несколько ядерных боеприпасов, или Ирана, у которого их, судя по всему, нет вообще, то что же говорить о России. У нас больше всего в мире ядерного оружия, и стратегического, и оперативно-тактического. Но стратегам надо разрабатывать какие-то новые концепции и выявлять новые угрозы. Поэтому мысль работает, а независимые эксперты, зачастую не имеющие опыта в таких делах, с восторгом подхватывают подобные сообщения.

Игорь Коротченко, главный редактор журнала «Национальная оборона»:

Неядерное сдерживание должно основываться, помимо чисто политических и понятийных моментов, в том числе, и на потенциале Вооружённых сил России использовать высокоточное оружие в обычном оснащении. Но речь в данном случае будет идти о каких-то конкретных вещах. Стратегически мы поддерживаем паритет с НАТО и США с опорой на ядерные средства, а в конфликтах регионального характера как раз будет сделана ставка на неядерное сдерживание.

Например, ясно, что Россия совершенно не могла применять ядерное оружие в противостоянии с Грузией в 2008 году. Но если бы в то время у нас были высокоточные средства поражения, крылатые ракеты воздушного и морского базирования, то объекты военной инфраструктуры и боевые группировки Грузии могли бы быть уничтожены так же, как в своё время США уничтожили армию Саддама Хусейна: первыми ударами, после которых она потеряла способность к сопротивлению. И сдерживание может осуществляться именно через это.

Александр Рыклин:

МЧС в данном случае скорее всего не врёт, у них действительно все машины заняты. Но подобного рода откровения свидетельствуют о том, что даже пиар-составляющую сейчас мало кто контролирует. Сложно себе представить, чтобы ещё пару лет назад кто-то допустил бы распространение такой информации, причём это не утечки, а то, что они говорят впрямую. Это очень показательно. Если бы в Администрации президента были люди, отвечающие за имидж власти в целом, вряд ли такая ситуация была бы возможна. Ведь для простого гражданина это совершенно вопиющая история, непонятно, как это — для своей собственной страны не находится грузовиков, чтобы отвезти гуманитарную помощь. При том что большинство населения поддерживает так называемую помощь Донбассу, тут могут возникнуть вопросы у очень многих.

Этот бардак свидетельствует о том, что там всё идёт вразнос. Каждый пытается себя выгородить и не стесняется в средствах, не задумывается о последствиях того, что он произносит и не чувствует потребности действовать в едином русле и, что называется, «фильтровать базар». Вместо этого они слабо отбрыкиваются, чтобы переложить ответственность на кого-то ещё. То, что Хакасия не получила гуманитарную помощь, — за это отвечаем не мы, у нас все грузовики уехали на юг.

Хотя Хакасия — это очень далеко, и странно, что помощь должна ехать грузовиками из Петербурга. Гораздо разумнее было бы возить её самолётами, я сам летал вместе с МЧС 10 лет назад, развозя обогреватели на Дальнем Востоке, когда там всё замерзло. Там уже новый лес вырастет к тому моменту, когда грузовики из Питера доедут.

Алексей Макаркин, политолог, заместитель директора Центра политических технологий:

Такие заявления не делаются в ситуации, когда человек полностью уверен в своих силах и возможностях. Складывается ощущение, что это была своего рода демонстрация, причём двойная. С одной стороны, Кадыров хотел показать, что он нужен, полезен, предан президенту на 200% и может быть использован для борьбы с внутренним врагом. То есть первоначально это был не эмоциональный всплеск. Вряд ли он был связан с какими-то его проблемами, но Кадыров мог почувствовать, что он должен ещё раз подтвердить верность.

Однако получилась обратная ситуация. Потому что Кадыров сделал своё заявление в той форме, которая в российской элите не приветствуется, а кроме того, сделал это тогда, когда власть в целом заинтересована в другом. Сейчас ей нужно, чтобы избирательная кампания в Госдуму прошла спокойно, надо не громить оппозицию, а доказывать, что она имеет у нас все возможности. То есть с аппаратной точки зрения это был не самый удачный ход, помимо того, что с конституционной точки зрения это противоречит Основному закону.

Кроме того, Кадыров сейчас оказался в непростом положении. С одной стороны, виновным в убийстве Бориса Немцова признан пресловутый шофёр, у которого вдруг оказались какие-то миллионы, предложенные им за это преступление. Но понятно, что в это никто не верит, и сохраняется вероятность того, что Следственный комитет может пойти дальше. Какого-то окончательного решения по поводу, например, судьбы Геремеева тут нет. С другой стороны, стоит вопрос о судьбе уже арестованных обвиняемых. Примечательно, что сторона защиты выдвинула совсем заковыристую версию, согласно которой во всём виноват тот из фигурантов, который был убит при задержании и якобы являлся агентом украинской разведки. А остальные непричастны и невиновны. Понятно, что это противоречит версии СК, но попытки освободить главного обвиняемого по этому делу будут продолжаться, хотя пока они ни к чему не приводят. И Кадыров, позиционирующий себя как покровитель и защитник своих людей, не дающий их в обиду, оказывается в сложной ситуации. Его люди находятся в следственном изоляторе, предстоит суд, а он не имеет возможности их освободить.

Именно со всем этим комплексом проблем и было связано его заявление, за котором последовал целый ряд выступлений других политиков: Делимханова, Даудова. У Даудова было даже два заявления, во втором случае он показывал собаку и грозился оппозиционерам. Такие выступления носят ритуальный характер. Если Кадыров демонстрирует верность президенту России, то все остальные демонстрируют верность Кадырову. Для Чечни исторически вообще не свойственно единоличное правление, там всегда было то, что у нас называлось коллективным руководством. И Рамзан Кадыров утвердился у власти как доминирующая фигура только при поддержке федерального центра. И хотя на словах его все там глубоко уважают, мы знаем по советскому опыту, как быстро такое уважение превращается в свою полную противоположность, если человек оказывается в опале. Поэтому все его сторонники должны периодически приносить «клятвы верности», что и происходит сейчас. Эти клятвы выглядят очень внушительно, но на самом деле ничего не гарантируют. В самых разных странах таких клятв было много, и понятно, что все исходят на деле из своего понимания собственных интересов.

Интересы окружения Кадырова сейчас понятны. А интересы Кремля состоят в том, чтобы замять это дело и не позволить ему в ближайшее время получить дальнейшее развитие. Скорее всего никаких последствий больше не будет. В Кремле вряд ли положительно отнеслись к тому, что кадыровцы атаковали Эллу Памфилову, входящую в президентскую номенклатуру, а не в оппозицию. Так что дело замнут, и мы будем ждать следующего всплеска.

Дмитрий Орешкин, политолог:

Мы видим проявление скрытого процесса откатывания России назад, к азиатским ценностям. При династии Романовых Россия всё-таки развивалась в европейском каноне. В советский период Сталин развернул её назад, в систему ценностей, которую на русском языке называют «азиатчиной». Это не совсем точно, потому что и в Азии бывают оседлые и кочевые общества, а речь идёт именно о ценностях «кочевых»: деиндивидуализация, коллективная собственность, концентрация сил в руках одного великого хана, всеобщая милитаризация, когда каждый человек является воином, и так далее. Об этом не принято думать, но происходит возврат к таким полукочевым системам, которые называются «вождествами» в отличие от государства. Государство — это оседлая и устойчивая структура, где есть стабильные институты, в вождестве всё зависит от одного человека.

И сейчас Путин, хочет он того или нет, пытается вернуть назад советские ценности, в первую очередь в плане территории. Для него самое главное силовой контроль, экспансия, а не освоение или, как говорили в советские времена, интенсификация. Идея возвращения Крыма полностью оттуда, и людям это очень нравятся, потому что они мыслят по-советски. В таком контексте вполне логично, что пальма патриота и державника переходит к Рамзану Ахматовичу Кадырову. А тот понимает или просто чувствует, что на его улице праздник, и наращивает экспансию. Для начала он хочет контролировать весь Северный Кавказ, а в перспективе, возможно, и всю страну, что вызывает раздражение московских силовиков.

Уловив тренд, Кадыров бежит впереди паровоза, возвращаясь к сталинским моделям. А они очень просты: есть Народ и Вождь. Народ един, а Вождь — его единственный персонификатор. Европейская система подразумевает, что народ внутри себя разный, есть горожане и селяне, собственники и пролетарии. И у каждой группы должно быть своё представительство. Отсюда то, что мы называем демократией. А в сталинской модели есть только народ и отщепенцы, которых надо уничтожить. И Кадыров — это такой микро-Сталин, вплоть до риторики.

Он инстинктивно идёт по этому пути, улавливая, что Путин, восстанавливая советские ценности, восстанавливает и ордынские. В результате всплывает такая азиатчина, причём не случайно, что она всплыла именно в Кадырове, и не случайно, что вызывает неодобрение Москвы. Причём не только Эллы Памфиловой, а Москвы в широком смысле. Большинство москвичей, а скорее всего даже большая часть жителей всего российского «цивилизационного ядра» относится к Кадырову без избыточного восторга.

Поэтому на нынешний протест благосклонно смотрят и представители московских силовых структур, так как с их точки зрения Кадыров начал беспредельничать. Понятно, что его люди убили Бориса Немцова. Чекистам это само по себе безразлично, они, может быть, и сами были бы рады, но их глубоко ранит то, что нукеры Кадырова творят то, что считают нужным на чужой территории. Кадыров постоянно пытается вести экспансию, расширяя сферу контроля, как положено азиатскому правителю. Причём контроль — варварский и силовой, Кадыров не развивает экономику, а только осваивает деньги, которые ему даёт Аллах. И он всё время поверяет, куда можно пройти дальше, что ещё Путин простит. Против этого возникает неосознанное чувство протеста у очень многих. Если бы не было антикадыровской поддержки, то об этом не говорили бы в СМИ, не собирали письма и так далее, а либералам быстро заткнули бы рты, как в случае их протестов против силовиков и федеральной власти. Но поддержка есть.

В определённом смысле это признак того территориального раскола, к которому твёрдой рукой ведёт страну Владимир Владимирович Путин. Выстраивая модель упрощённых отношений, когда есть только Путин и страна, он действительно добивается того, что его Россия не может существовать без него, так как становится всё больше и больше вождеством. Никакие институты сами по себе, без него, не действуют: ни суды, ни парламент, ни выборы.

Николай Сванидзе, тележурналист, член Совета по правам человека при президенте РФ:

Признаков решительной поддержки Кадырова со стороны власти в этом нет, как нет и осуждения. Я вижу тут признаки крайней степени растерянности. На мой взгляд, слова Пескова – это просто детский лепет, так как он, с одной стороны, сказал, что Кадыров «действительно осуждает тех, кто выступает против России, кто живёт за её пределами», но в то же время говорит, что не читал тех пассажей Кадырова и его свиты, написанных под копирку, будто бы одним человеком, где речь идёт об «антинародных и продавшихся Западу средствах массовой информации». Но если ты не читал – затем делаешь заявления? Это абсолютно беспомощный лепет, лучше бы совсем молчали.

Всё свидетельствует о том, что в Кремле вообще не знают, как реагировать на такие духоподъёмные атаки Кадырова и на тот боевой танец, который он исполняет в расчёте на то, что это увидит Путин. И тот его, конечно, видит, но как реагировать на него – не понимает. Потому что действия Кадырова бьют по лидерской репутации самого Путина в глазах его окружения. Он вожак стаи, такой же, как и Кадыров в Чечне, а вожак не должен никого пропускать вперёд себя, он должен бежать первым в стае. Пропустить он может только любимую самочку, но Кадыров на эту роль точно не подходит. И если тот забегает вперёд, а Путин это позволяет – значит, он просто не знает, как его остановить.

И он действительно этого не знает. Кадыров слишком силён для того, чтобы у Кремля были инструменты воздействия на него. Снять Кадырова Путин не может, потому что это превратит этого опасного, но всё-таки вассала, во врага, что приведёт к непредсказуемым последствиям не только в пределах Кавказа, но в пределах всей России. Кремль слишком слаб, чтобы идти на подобный вариант, а значит, средств воздействия нет и не будет, а мы и дальше будем наблюдать подобный «детский лепет» со стороны пресс-секретаря.

Со стороны Кадырова тут всё упирается, в конечном счёте, в предстоящие денежные разборки. Экономическая ситуация ухудшается, дотации могут снизиться, и он всеми своими действиями показывает, что этого делать не нужно. Кадыров посылает сигнал: «Как платили – так и платите дальше!» И будут платить! Но, может быть, всё, ситуация в стране меняется, и это приведёт, в том числе, к политическим изменениям. Если такая оральная демонстрация силы со стороны Кадырова покажется ему недостаточной, он в силу своего темперамента и больших возможностей может пойти и на что-то более серьёзное. Поэтому я бы не давал прогнозов о том, как именно это скажется на уровне насилия. 

Николай Сванидзе, тележурналист, член Совета по правам человека при президенте РФ:

Достаточно очевидно, с чем связан такой залп интервью и системных тезисных утверждений со стороны российского руководства. Это объясняется двумя причинами: во-первых, оглашением результатов процесса в Лондоне по делу Литвиненко, а во-вторых, появлением на BBC фильма, в котором идёт речь о коррупции в высшем руководстве российского государства и содержится «наезд» лично на президента Путина. Оба события в российской массовой аудитории остались неосвоенными. BBC российский зритель, по целому ряду причин, не смотрит, прежде всего из-за незнания языка, а также в силу отсутствия интереса к западной точке зрения. Такая же ситуация и с процессом в Лондоне. То, что не фигурирует на российских центральных каналах, не фигурирует и в мозгах 90% россиян.

Но какой-то ответ должен был последовать, не для своей аудитории, а для западной. Он пошёл по двум направлениям. Начали с Кадырова. Было сказано, что к нему нет претензий, о чём заявил и президент Путин, и Иванов. Что, кстати, вовсе не значит, что к нему действительно нет претензий. Заявления были сделаны без повышенного эмоционального окраса, никто Кадырова в данном случае к груди не прижимал. Это было сказано для того, чтобы успокоить самого Кадырова, а что по этому поводу думают в президентской администрации и, особенно, в силовом окружении президентской администрации — мы можем только догадываться. Но нежности к Кадырову там не испытывают. И то, что он постоянно упоминает Путина как своего патрона, покровителя и отца родного, делая, в том числе, и то, что Путину вовсе не нужно, тоже вряд ли вызывает симпатию и не повышает авторитет самого президента в глазах силовиков.

Однако негативно и жёстко Путин на это отреагировать не может. Снять Кадырова он не в состоянии. Не выговор же ему объявлять по партийной линии? Наказание может быть только одно — отставка, а пойти на это нет возможности. Так что остаётся только успокоить самого Кадырова, что Путин и сделал.

Второе направление ответа касается уже непосредственно Запада. Тут реакция тоже вполне предсказуемая: идите к чёртовой бабушке со своими обвинениями, мы вас даже слушать не хотим. Как сказал Луговой, отвечая на вопросы о результатах лондонского расследования, «я патриот России» и всё, больше ничего. Примерно в таком же стиле отвечает всё руководство страны: пусть докажут. Это, в общем, достаточно логичная позиция. Но обвинения, которые выдвинуты, в частности в фильме BBC, не требуют практической доказательной базы. Они производят чисто пропагандистское впечатление. В данном случае крупные западные игроки взяли на вооружение методы, к которым прибегало все эти годы российское руководство, а именно, методы гибридной войны, подразумевающие, в том числе, и пропагандистские усилия. Запущена информация, а есть доказательства или нет — осадок всё равно остаётся. Кроме того, появление этой информации было ещё и намёком Путину на то, что доказательства есть. Пока было только одна серия, но возможна ещё вторая и третья.

Понятно, что объект подобного рода расследования стал огрызаться и говорить, что нас это не интересует. Естественно, конкретные формы этой реакции зависят от стилистики каждого человека, она индивидуальна. Путин говорит более ярко и раскованно, у Патрушева другой стиль. Он предельно сух, но вспомнил старую байку о том, что американцы хотят развалить Россию, чтобы добраться до её ресурсов, так как считают, что она этих ресурсов не заслуживает. Кто это сказал, откуда взялся этот миф — никому не ведомо. Но он производит довольно внушительное впечатление на российскую аудиторию. Достаточно большая часть россиян действительно считает, что Запад мечтает получить доступ к нашим ресурсам. Это напоминает то, как пожилая старая дева убеждена, что каждый встречный мужчина мечтает её изнасиловать. В соответствии с этой логикой рассуждает массовый избиратель, и к ней же, небезуспешно, апеллирует Патрушев.

Что касается собственно российской аудитории, то есть ещё один фактор. В связи с ухудшающейся экономической ситуацией необходимы какие-то мобилизующие тезисы. Нужно объяснить, ради чего люди должны самоограничиваться. Крым уже «побледнел», его стали забывать. И вот появился тезис о том, что нас хотят развалить и «нарушить девственность». А значит, есть ради чего собираться, жертвовать хамоном и так далее.

Сергей Цыпляев, президент фонда «Республика» (Republica):

С советских времён существует традиция, согласно которой в области военной деятельности нужно засекречивать фактически всё. Секретность носила характер даже не механизма защиты, а настоящей религии, ритуалы которой важнее существа дела. Хотя вообще-то информация о выделяемых на ОПК деньгах не так-то много скажет без информации о технических характеристиках вооружений и других подобных деталях. Но всё равно оборонный бюджет какое-то время вообще не раскрывался, а потом в Верховном совете СССР, в Комитете по обороне и государственной безопасности, куда я входил, стали озвучивать четыре суммы. Считалось, что разглашение любой информации — это подрыв устоев. Так что нам ещё есть куда двигаться в плане раскрытия оборонного бюджета. Бюджет США — это целая книга, в которой много и подробно рассказывается о разных деталях. И это никоим образом не сказывается ни на обороноспособности, ни на защищённости секретов.

Длительное время после конца советского периода и у нас были подвижки в сторону большей открытости. Но потом в стране в целом пошла реставрация и возвращение к организации жизни по советским лекалам и стандартам. В военной сфере также началось движение в обратную сторону. Зачем общественности знать детали, если решения принимаются кулуарно?

Тем не менее, скорее всего дальше нас ждут большие проблемы и дискуссии. Напомню, что в проектах бюджета на государственную программу перевооружения с 2017 по 2025 год Минфин готов выделить 12 триллионов, а Министерство обороны просит 24. И непонятно, смогут ли они и эту дискуссию провести кулуарно или всё-таки придётся выходить в публичную сферу, чтобы искать лоббистов и обеспечивать поддержку. Такое серьёзное противоречие может несколько изменить сложившуюся ситуацию.

Леонид Гозман, политик, президент движения «Союз правых сил»:

В своё время, кто троцкист, а кто не троцкист, определял следователь НКВД. Я сам не знаю, являюсь ли я агентом влияния. По всей видимости, следователь ФСБ, СК или какой-то ещё структуры должен будет меня как-то изучить и выяснить, являюсь ли я таким агентом. После чего мне останется только раскаяться в преступлениях, которые я совершал невольно, и пойти исправляться.

Они просто сошли с ума! Это довольно страшно, и не потому, что именно говорят люди в Совфеде — они несут ахинею, и ладно. Но это показывает, чего хочет власть. Я вчера смотрел трансляцию заседания комиссии и видел там людей с очень одухотворёнными лицами, «юношей бледных со взором горящим», про которых понятно, что они выполнят любой приказ любого правительства. В данном случае они тоже выполняют приказ высшего руководства. Кто-то, не обязательно сам президент Путин, а какой-то человек, знающий его настроения и общающийся с ним в ежедневном режиме, дал им такое поручение. А они его радостно выполнили. Важна не та ерунда, которая написана в этом дурацком документе, а позиция заказчика.

Как показывает опыт жизни в нашей стране в первой половине ХХ века, всё может развиваться очень быстро. У Советского Союза был друг, товарищ Тараки, которого потом убил другой наш друг, товарищ Амин, в Афганистане. А потом наши войска убили уже товарища Амина. Так вот, товарищ Тараки совершил в своё время народно-демократическую революцию, которую СССР всячески поддержал, с чего и началось вовлечение в Афганскую войну. Через три недели после прихода к власти его спросили, какую роль в политической жизни Афганистана играют другие политические партии, помимо его собственной. На что товарищ Тараки с готовностью ответил: «Других политических партий в Афганистане нет!»

За три недели до этого в Афганистане было много разных политических партий, но за три недели не осталось ни одной. Кто в Афганистане, где была довольно развитая политическая система, мог подумать, что за три недели уничтожат всё? Но уничтожили! Такие вещи, к сожалению, происходят быстро.