Пустота — страшная сила
Мэрская верность слову тому виной, финансовые обязательства правительства Москвы или дремучие суеверия, но открыли послепожарный ЦВЗ «Манеж» именно той выставкой, проведению которой ровно год назад помешала огненная катастрофа — отчетом Школы акварели под руководством С. Н. Андрияки, одного из лужковских арт-любимцев (вместе с Шиловым, Глазуновым и Церетели). Бенефициант соответственно случаю начал праздник с ритуального поминовения усопшего архитектурного памятника: выставка открывается видом пламенеющего творения Бове, которое ныне — после капремонта — напоминает холеный европейский Кунстхалле. Однако этим драматическим листом минорная мелодия и исчерпывается, и тему «гроба» естественно сменяет оптимизм «стола яств». В самом деле, одним из центральных в экспозиции является пивной натюрморт, в котором главные герои — ваза с чипсами и бутылки с модными «Балтикой» и «Corona». Впрочем, если не приглядываться, колоритом и форматом акварель вполне сойдет за картину соцреалистов 30-х, прославляющую гастрономические излишества.
Собственно, вот эта игра в «настоящую» картину и есть формообразующая особенность поэтики Андрияки, его трейд-марк, обставленный школой имени себя, а также полноценным музейно-выставочным комплексом недалеко от Курского вокзала. Причем педагогический придаток давно вышел на первый план: на манежной выставке работы учащихся школы — и детей, и взрослых — вместе с работами педагогов занимают чуть ли не половину. Но все это во славу «отца нашего Сергей Николаича», который малым сим и кисточку в руку вложил, и глаза на мир открыл, и рисовать научил! На многочисленных плазменных экранах в Манеже (очень современная экспозиция) как раз демонстрируются визуальные уроки мастерства от Андрияки — как изобразить зимний пейзаж, как морской, как закат-рассвет. Оказывается, все очень просто и доступно, и секреты маэстро скрывать не собирается — и его выучит, и тебя выучит, и меня тоже выучит. Как акварелью писать лес, небо, поле, монастыри, цветы, интерьеры, шедевры архитектуры и т. д. Чтоб походило на живопись, но было попроще в исполнении.
И все получилось бы очень здорово, бравурно-мажорно, если бы не один свербящий вопрос: а зачем? Вспомним все тот же «Натюрморт с пивом» Андрияки. Как чипсы имеют косвенное отношение к разварной картошечке с зеленушкой и маслицем, не пропадавшей даже во времена Большого Террора, так акварели нашего художника стороной проходят пообок Большого Стиля, ему косноязычно вторя.
«Кремль на восходе солнца» — да не тот. Но если полвека назад уже был тот и от того, застрявшего в печенках, не знаешь, куда деваться, зачем этот, Кремль-light? Андрияка — это Ефанов (легко заменяется на фамилию любого официального советского художника), но только для бедных, причем бедных духом. Поскольку у Ефанова (или иного другого имярек) был внятный идеологический мессидж, дарованный свыше, — спасибо партии родной! — а у Андрияки (в отличие от Глазунова или даже Шилова) нет. У него вообще ничего нет, кроме подражательной техники: он — голодранец.
И крайне симптоматично, что этой зияющей пустотой открывается «Манеж» — блестящий, гладкий, лакированный, вычищенный и… выхолощенный. Он тщится поразить своим восстановленным ампирным величием, но вызывает лишь специфический восторг — провинциального родственника в столичной квартире после евроремонта. «Ой, какая плиточка (читай — конференц-зал)!» Или: «Ой, какие обои (читай — гардероб)!» Или: «Ой, какая, как ее… вытяжка (читай — лампы дневного света)».
Или: «Ой, какая красота!» Читай — Андрияка.
Или — вся лужковская Москва.
