Алексей Макаркин, Центр политических технологий:

Власть приглашает оппозицию на выборы: «Пожалуйста, идите на выборы, пожалуйста, участвуйте, не ходите на улицы, ходите на избирательные участки». Но при этом оппозиция на выборах очень часто оказывается в неравноправном положении по сравнению с властью, причем не только так называемая радикальная оппозиция, но и вполне умеренная, лояльная, парламентская. Когда идет речь о том, что надо обеспечить в регионе соблюдения правил игры, то федеральная власть часто предпочитает своих, то есть власть региональную. Только что был случай в Хакассии, когда даже Центризбирком сказал, что партию РПР-ПАРНАС надо регистрировать, а региональные власти ее все равно к избирательной кампании не допустили. За этим не следуют никакие санкции, потому что это свои, это часть вертикали, а оппозиционеры, даже если их приглашают, все равно чужие. Кроме того, власть ставит ограничители. Она дает понять, что если оппозиционный кандидат идет на выборы и у него нет шансов выиграть — пожалуйста, пускай идет, даже если он «радикал». Если оппозиционный кандидат идет на выборы на муниципальном уровне и у него есть шансы выиграть — пускай идет. Муниципальный уровень не страшен, все равно есть масса возможностей даже победившего оппозиционного градоначальника максимально ограничить и в финансовом плане, отсекая ему финансовые потоки, и при помощи провластного большинства в городском совете, и через уголовное расследование. Если мы посмотрим на историю с прекрасной победой оппозиционера Евгения Урлашова в прошлом году в Ярославле, то там были использованы все эти способы. Если же какая-либо оппозиционная сила имеет серьезный шанс на региональном уровне, на выборах законодательной власти или даже исполнительной, то это по негласным правилам считается недопустимым. Об этом свидетельствует разгром «Гражданской платформы» в Ярославле. Поэтому я думаю, что власть хотела бы локализовать оппозицию на выборах, направить ее в конструктивное, с ее точки зрения, русло, однако сам характер электорального процесса в очень многих российских регионах таков, что для оппозиции это не очень привлекательно — пойти на выборы без гарантии того, что у тебя будут равные возможности, что тебе правильно посчитают голоса. Скандальная ситуация в связи с выборами наблюдалась сейчас не только в Хакасии и Ярославле, но и, например, в Рязани, в Ростове. В Екатеринбурге Ройзман выиграл муниципальные выборы, но теперь у него крайне ограничены возможности, зато очень много рисков, связанных с теми проблемами, которые уже видны по истории с Урлашовым. Поэтому тот маршрут, по которому власть направляет оппозицию, с одной стороны, конечно, свидетельствует об изменении в политике по сравнению с тем, что было раньше, когда оппозицию вообще никуда не пускали и реальная оппозиция приравнивалась к экстремистам, но, с другой стороны, все равно подводных камней очень много.

Отнесение того или иного человека к той или иной подгруппе оппозиции зависит от конкретной обстановки. Кто у нас радикал, решает власть, причем в каждой конкретной ситуации решение может быть изменено и подкорректировано. Не думаю, что власть относится к Навальному как к безнадежному радикалу. Скорее она до сих пор пытается понять, возможно ли его как-то адаптировать. С другой стороны, наверное, есть и более жесткая позиция, что адаптировать его нельзя, а надо сажать, причем неясно, какая из этих позиций восторжествует. Аргументами одних может быть то, что у Навального все равно ограниченный круг сторонников, несмотря на то, что их очень много, их количество увеличилось, но ему будет непросто прорваться за пределы столицы к существенно более инерционному электорату. Аргументы других могут сводиться к тому, что он все равно является опасной, дестабилизирующей фигурой, что хотя в конце 2000-х годов говорилось, что этим радикалам, этим столичным интеллигентам ничего не удастся сделать, но все эти прогнозы были опровергнуты.

Алексей Макаркин, политолог, заместитель директора Центра политических технологий:

Валдайский форум – это не только возможность для зарубежных и российских экспертов поговорить друг с другом, но и шанс задать какие-то вопросы президенту. Особенность форума в этом году состояла в том, что зарубежные представители экспертного сообщества оказались в ситуации, когда все меняется стремительно и очень трудно что-то спрогнозировать. Ещё несколько месяцев назад в центре внимания были Донецк с Луганском, а сейчас это Сирия. Видно, что Владимир Путин делает массу тактических ходов, например, буквально накануне Валдая в Москву приезжал Асад. И, конечно, многим хотелось не только получить объяснения тому, что произошло, но и попытаться понять, какие ходы будут предприняты дальше.

Само выступление президента было, по сути, продолжением его речи в ООН. Чувствовалось очень сильное раздражение на Америку, которое демонстрирует, что стороны друг с другом не договорились и что сделать это будет очень сложно. По поводу Украины Россия и Запад ведут диалог в минском формате, в котором представлены Франция и Германия. Понятно, что США также заинтересованы в этом диалоге, хотя непосредственно в нём и не участвуют. Но хотя формально удалось добиться согласия всех сторон на продолжение Минского процесса, фактически речь идёт просто о замораживании конфликта. Это означает сохранение санкций, но, видимо, замораживание – это максимум, о чём можно было договориться. По Сирии удалось добиться того, что стороны предупреждают, кто куда вылетает для того, чтобы не уничтожить чужой самолёт.

Таким образом, как в Украине, так и по поводу Сирии удалось согласовать только какой-то минимум, после которого видно, что приоритеты сторон совершенно разные. Минские соглашения вряд ли могут быть выполнены в полном объёме. И по сирийскому вопросу прийти к какому-то политическому урегулированию будет очень сложно. Россия активно, военным путём поддержала Асада, а Запад требует его ухода. Они готовы позволить ему остаться на какой-то переходный период, но он сам совершенно не понимает, зачем ему вообще уходить, если у него есть такая поддержка, и он в значительной степени контролирует столицу и населённые районы страны. В то время как оппозиции не удалось занять полностью ни одного крупнейшего города. Поэтому те варианты, которые рассматриваются — переговоры и взаимодействие Асада с оппозицией против ИГИЛ, досрочные выборы, в которых Асад будет участвовать и на которых он выиграет, так как они будут проходить под его контролем, — не устраивают ни Запад, ни оппозицию. Договориться можно только о каких-то минимальных вещах, но стратегический компромисс маловероятен.

Наконец, экспертов на Валдае интересовало, как в такой ситуации будут выстраиваться отношения, хотя бы в среднесрочной перспективе. И здесь не видно какого-то доверия между Россией и Западом. У сторон не только совершенно разные интересы, но разные приоритеты и внутренние представления о том, что является причиной конфликтов и что надо делать. Фактически, разошлись не только в вопросе о конкретном конфликте, что происходило и раньше, например, по поводу Югославии или Ирака. Говорить, что Россия до февраля 2014 года всегда была в замечательных отношениях с Западом, неверно. Но всегда было минимальное доверие и попытки хотя бы как-то говорить на оном языке, хотя это и становилось всё сложнее.

Но сейчас – ничего подобного. Максимум о чём сейчас можно договориться – не обострять отношения дальше и не доходить до непосредственного лобового столкновения. Здесь возможности имеются, никто не заинтересован в слишком большом конфликте и шагах, которые окажутся совершенно необратимыми. Это было видно и по вчерашнему мероприятию. Но состояние, близкое к «холодной войне», сохраняется и в ближайшем перспективе никуда не уйдёт.

Андрей Колесников, журналист:

Ничего важного Владимир Путин на Валдайском форуме не сказал, он просто повторил все свои основные идеи и идеологемы. Степень враждебности к Западу была вполне на уровне последнего времени. Никакой сенсации в том, что он, например, обвинил Запад в двойных стандартах, нет – он всегда так говорил. Конечно, он мог бы быть помягче, но, так как сейчас наступил этап «силовой дипломатии», никакой мягкости быть не может, и он намеренно сгущает краски и делает свою риторику намеренно более агрессивной, чем в ходе выступления в ООН. Хотя и там агрессии хватало.

Таким образом он демонстрирует явное стремление двигаться в том же направлении, в котором он шёл с самого начала сирийской истории. Можно называть это новым этапом, можно – продолжением того, что он делал во внешней политике всё последнее время. Но принципиально ситуация, связанная с его неуступчивостью, конфронтацией с Западом и невозможностью снятия санкций, не изменилась.

Кроме того, он ещё раз продемонстрировал содержимое своих мозгов «в разрезе». Вся эта конспирология, дикие представления о том, что русский народ – душа, а Запад – прагматика. Но такие его идеи, к сожалению, тоже не новость.

Дмитрий Орешкин, политолог:

Сам по себе жанр износился. Мало кому интересно, что он говорит и зачем. Члены Валдайского клуба спрашивают: «А Вы пойдёте в 24-ом году?» А он им устало отвечает, что ещё не решил. Хотя понятно, что и вопрос идиотский, Путин дал на него ответ, введя конституционные поправки, и никуда он теперь не денется, уйти от власти он не может. И все разговоры о преемнике ни к чему, иначе зачем нужно было затевать всю тягомотину с поправками, когда все люди из его окружения говорили, что президент не должен быть «хромой уткой», поскольку это вызывает дестабилизацию. Всё это уже обсудили, обсосали, обдумали, но, нет, к нему опять пристают и он в сотый раз говорит, что надо подождать и посмотреть.

И о чём в таких условиях спрашивать? О том, что Россия не может ввязаться в конфликт в Карабахе? Тоже понятно, не может она поссориться ни с Азербайджаном, ни с Арменией, что-то решить в регионе — кишка тонка. Турция отчаянно впутывается в эту ситуацию, поддерживая одного из участников конфликта, а Кремль должен изображать непредвзятую третейскую сторону. И что тут обсуждать? Очередной войны на фоне пандемии и экономического коллапса Путин не потянет. А интересоваться тем, как он это объяснит — это для людей, коллекционирующих высказываний Владимира Владимировича Путина.

Это так же неинтересно, как его «прямая линия». Всё, что Путин придумывал в первой половине своего правления, и оно работало, теперь вызывает плохо скрываемое раздражение и разочарование, а ничего другого они придумать не могут. И приходится повторять эти старые решения, вызывая усталость и раздражение даже у собственных сторонников.