25 августа была торжественно открыта после годичной реконструкции станция Курская - кольцевая Московского метрополитена. Если до ремонта ее вестибюль украшали две строки из советского гимна (в его изначальной редакции), а именно «Сквозь грозы сияло нам солнце свободы, и Ленин великий нам путь озарил», то теперь пассажиров будут встречать другие строки из той же строфы: «Нас вырастил Сталин на верность народу на труд и на подвиги нас вдохновил».

Пунктуации в надписи нет, и я по-прежнему не знаю, что имел в виду Михалков. И, увы, со вчерашнего дня уже не получится спросить его об этом: считал ли он, что Сталин лишь вырастил нас на верность народу или, напротив, что он нас на эту верность вдохновил, точно так же как чуть дальше – вдохновил на труд и на подвиги? В зависимости от интерпретации, в том или ином месте фразы нужна запятая, но ее нет нигде, вроде как в знаменитой загадке «Казнить нельзя помиловать». Впрочем, что это мне такие странные ассоциации в голову лезут. Я ж про другое.

Данный текст был высечен по мрамору вестибюля изначально, когда станцию открывали в 1950 г., однако после ХХ съезда КПСС, в связи с хрущевской десталинизацией, один фрагмент сталинского гимна заменили другим. В каком-то смысле эта замена носила совершенно магический характер. Тогда, в 50-х, люди еще помнили, какие строчки следовали дальше, и пассажир, машинально пробежав глазами надпись про Ленина, столь же машинально продолжал ее в собственной голове и неизбежно тем самым поминал и Сталина – ментальное возвращение нарушителя ленинских норм происходило как бы даже более творческим образом, чем если бы ответственность за строчку нес только бездушный мрамор. Однако подобно тому, как упоминание табуированного имени, скажем, медведя, с точки зрения древнего человека, будило зверя, тянуло его из дикой чащи к нашим хижинам, нам на беду, точно так же и само имя «Сталин», по ощущению Хрущева, как бы оживляло кадавра, заставляло его жутко шевелиться – нам на верность или на труд, или на подвиги.

За минувшие полвека гимн сначала вообще лишился слов, потом обрел другие, потом третьи, и к моменту закрытия вестибюля «Курской-кольцевой» вряд ли много народу помнило, что там за строчки высечены над головой, ну, что-то очередное про Ленина. И в этом смысле произведенная операция – не просто восстановление того, что было, как в том пытался уверить публику начальник пресс-службы Московского метрополитена Павел Сухарников. Это появление текста про Сталина ПО НОВОЙ, с чистого листа, то есть мрамора.

Но, в конце концов, восстанавливают же по старинным чертежам усадьбы, которые в их первозданном виде не застало уже несколько поколений. Так что, с точки зрения последовательной охраны памятников, реставраторы поступили правильно. Но что-то здесь не так. Во-первых, почему все боятся взять на себя ответственность за это решение? «На вопрос, чья именно идея – воссоздать надпись, Павел Сухарников не стал давать комментарии», – сообщает «Эхо Москвы». Согласно «Газете. Ru», «Гендиректор «Мосстройметропроекта» (именно эта организация осуществляла реконструкцию) Эрнест Сементовский на открытии заявил, что решение было принято на уровне города. Но, как рассказал глава комиссии Мосгордумы по градостроительству и перспективному развитию Михаил Москвин-Тарханов, ничего подобного городскими властями не обсуждалось». То есть написать слово на заборе – это пожалуйста, а как признаться, так нет их. Если все дело в охране памятников, то зачем же так трусить?

Впрочем, главное даже не в этом: изначально станцию украшала еще и статуя товарища Сталина. Если уж взялись все восстанавливать, то надо было вернуть и ее. «Мы прорабатывали вопрос установки другого памятника, но решили на том месте, где стоял Сталин, оставить световую нишу», – сказал начальник Московского метрополитена Дмитрий Гаев. Дело, мол, в том, что оригинал статуи пропал из запасников метро. Ну уж это совсем смехотворное объяснение – могли бы изготовить точную копию, ведь и мраморная плита в вестибюле не изначальная. Да вот и надписи «Сталинград» вместо «Волгоград» в убранстве самой станции тоже сделаны заново, хотя и крайне неряшливо, а тут вдруг… световая ниша.

Вышеизложенные обстоятельства заставляют искать иное объяснение этого шага московских властей. Что имели в виду советские шоферы, когда шлепали портрет Сталина на ветровое стекло, да еще физиономией наружу? Ведь Николая-то Угодника никто сегодня так не поворачивает. Угодник теперь – это для себя, а Сталин тогда был – вовне, для эпатажа. Но в чем состоял тот застойный эпатаж? Это не была тоска по террору или ностальгия по коллективизации. Это была инстинктивная провокация против уклончивой позиции властей. Шофер как бы заявлял условному Суслову: не надо делать вид, что вы все во всем уверены, что вы знаете ответы на все вопросы. Есть, и мы это точно знаем, один вопросик, по которому вы юлите, уворачиваетесь и выглядите жалко – так что там у нас со Сталиным? Вот я его повесил: это я хорошо сделал или плохо?

Волны горбачевской десталинизации и ельцинской декоммунизации, увы, схлынули, но все утраченное вернуть, тем не менее, невозможно. Власть по-прежнему не может внятно объяснить, что же там у нас со Сталиным. То вдруг Путин заявит Наталье Солженицыной, что диктатор был чудовищем, то столь же внезапно попеняет Глазунову, зачем он генералиссимуса с Троцким в одни сани посадил. Казалось бы, куда проще было бы бороться с украинской трактовкой Голодомора, если по всей России наставить памятников жертвам того великого голода – но невозможно себя заставить, нутро не позволяет. Бутовский и Коммунарский расстрельные полигоны лучше церкви отдать, чем от имени государства там поставить что-нибудь, кроме крохотной плиты. Ведь тогда придется какие-то слова написать на цоколе монумента, а что написать – мы никак не решим.

Слово «Сталин» московские власти выкрикнули, как ребенок выкрикивает неприличное слово: он ведь понимает, что его все знают, но при этом делают вид, что слова такого нет. Поразительное дело: минуло тридцать лет – и все по-прежнему. Только по причине свободы слова теперь фрондерством занимаются не граждане, а отдельные пласты чиновничьего аппарата, причем под землей. Таким способом начальники среднего звена протестуют против идеологической межеумочности. Но делают это – межеумочными средствами. Водрузить на старое место статую Сталина на станции Курская было бы смелым, идеологически однозначным поступком, нашим ответом Чемберлену, НАТО, Евросоюзу и ОБСЕ. Но вместо ответа по-прежнему – «световая ниша».