Реформа Российской академии наук началась 27 июня 2013 года внесением соответствующего законопроекта в Госдуму и вызвала — с полным на то основанием — апокалиптические ожидания и протесты у российского и мирового научного сообщества.

20 декабря спустя без недели полгода, состоялось заседание Президентского совета по науке и образованию (на фото), которое позволяет сделать несколько умеренно оптимистических наблюдений и выводов.

Во-первых, наука в целом и Российская академия наук в частности наконец начали рассматриваться как инструмент, без которого заменить архаичную, стратегически бесперспективную, сырьевую модель Российской экономики на инновационную невозможно.

Андрей Фурсенко (ранее министр образования, а ныне помощник президента) честно признал: «Главную цель — переход к инновационной экономике — мы так и не достигли. Необходимо найти новый подход к формированию и реализации научно-технической политики и уделить особое внимание фундаментальной науке».

И смешно, и печально, что эти здравые мысли звучат спустя несколько месяцев после принятия закона о реформе РАН, а не накануне его внесения в Госдуму.

Во-вторых, обстоятельное вступительное слово Владимира Путина, его комментарии к выступлениям президента РАН Валерия Фортова и свежеиспеченного руководителя Федерального агентства научных организаций (ФАНО) Котюкова показывают, что никакие резкие движения в отношении институтов, кадров и имущества Академии он не одобрит. Глава государства понимает полноту личной ответственности за реформу РАН.

Президент подчеркнул, что ФАНО должно действовать предельно деликатно, «без вмешательства в научную деятельность и руководство ею» и призвал не спешить расставаться с имуществом РАН и научных институтов, «даже если что-то сегодня не нужно оперативно для науки».

Правда, вопрос о том, а зачем же тогда нужно было так форсировать и продавливать реформу РАН, повисает в воздухе без ответа.

В-третьих, ФАНО и Минобрнауки оказались в рамках вертикали власти «конкурентами поневоле»: у обоих госорганов есть формальные основания считать, что управление научной деятельностью — это зона их исключительной компетенции. При этом у ФАНО, в отличие от других федеральных агентств, особый статус: оно не находится в ведении Минобрнауки. При таких обстоятельствах борьба «административных конкурентов» за полномочия и ресурсы обещает быть сколь бессмысленной, столь же и беспощадной.

Такая ситуация тормозит принятие любых государственных решений. Но в нынешней ситуации это благо, поскольку стопроцентно гарантирует Академии наук как минимум годичный тайм-аут в реформировании. Вопрос только в том, сможет ли Академия этим воспользоваться и перейти от оборонительно-протестной тактики к выработке качественной и содержательной стратегии развития. Выйти из парадигмы чувств, вполне справедливых, и перейти к парадигме осмысленных целей.

Неудавшийся блицкриг Дмитрия Ливанова

Начальный вариант закона с серым, как солдатское одеяло, названием «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»был рассмотрен Государственной думой в первом чтении в конце июня. Его принятие планировалось в режиме спецоперации и лихой кавалерийской атаки в течение пары жарких июльских недель. Однако блицкриг захлебнулся.

Даже в летней полудреме противодействие рейдерскому захвату оказалось столь мощным, что захватчикам во главе с министром-терминатором Дмитрием Ливановым пришлось отступить. Дальнейшее рассмотрение скандального законопроекта перенесли на осень.

За это время состоялись двухдневная Конференция научных сотрудников и общее собрание РАН. Они показали, что главный радикализм и наиболее ожесточенное сопротивление исходят отнюдь не от президиума Академии, а от региональных отделений и «рядовых академиков с мировыми именами», таких как Валерий Рубаков и Владимир Захаров.

Закон пришлось править. В окончательной редакции из ведения органа исполнительной власти (ФАНО), призванного распоряжаться имуществом академических институтов, давать им государственные задания, утверждать в должности руководителей, были выведены Дальневосточное, Сибирское и Уральское отделения РАН. Правда, остался «полуоткрытым» вопрос: а научные институты в составе региональных отделений остались в их ведении или отошли к ФАНО? Спор по этому насущному вопросу продолжается до сих пор, с диаметрально противоположными лингвистическими экспертизами.

Тем временем г-н Ливанов сделал научному сообществу еще один «подарок» — так называемую Карту российской науки. Получив за работу 90 миллионов рублей (годовой бюджет пары серьезных институтов), старатели из ведомства слепили какую-то уже совершенно невообразимую халтуру.

Согласно этой Карте, знаменитый Физический институт РАН занимается гинекологией, педиатрией, овощеводством и огородничеством. А Московский математический институт имени Стеклова ведет работы по литературе. Об этих чудесах Путину на заседании Совета поведал президент РАН Фортов. Продемонстрировав уровень «компетенции» «реформаторов» из Министерства образования.

Не заставило себя долго ждать и цунами бюрократической отчетности. «Красные кхмеры» г-на Ливанова, вооруженные мотыгами новой отчетности, принялись крушить головы научных школ и институтов, определяя, кто из них имеет право на жизнь.

Допекло настолько, что Владимир Фортов на том же Совете 20 декабря был вынужден привести рискованную параллель с гитлеровской Германией. Сославшись на мемуары рейхсминистра вооружений Альберта Шпеера, он напомнил, что, когда в мае 1944 года английская авиация разбомбила канцелярию, лишив министерство и необходимости, и возможности вести учет, производство вооружений стремительно выросло. «Я, конечно, не призываю так действовать и в нашем случае, но согласитесь, что-то в этом есть!» — завершил свое выступление Валерий Фортов.

Парад научных суверенитетов?

При таких обстоятельствах становится понятной позиция председателя Санкт-Петербургского отделения РАН академика Жореса Алферова. Нобелевский лауреат, заручившись поддержкой губернатора, обратился к Путину с предложением создать Федеральное автономное учреждение «Санкт-Петербургское отделение Российской Академии наук» и вывести эту вновь создаваемую структуру из ведения ФАНО и Минобрнауки. Другими словами, предлагалось создать в Северной столице отдельно взятый оазис академических свобод.

Желание более чем понятное и обоснованное. Но при этом чрезвычайно опасное. Создание автономного Санкт-Петербургского отделения РАН прогнозируемо спровоцирует «парад региональных научных суверенитетов».

Распавшись на автономные региональные отделения, РАН перестанет существовать как единый центр, координирующий и организующий фундаментальные и прикладные научные исследования в стране. Базовая функция Академии наук, которая была присуща ей почти 300 лет, будет безвозвратно утрачена.

Фактически предлагается создать несколько независимых центров по «эмиссии планов научных исследований и разработок». Это не меньшая угроза целостности страны, чем создание региональных центров эмиссии денежной.

Утрата РАН координирующих и организующих функций затруднит выполнение ряда важнейших государственных программ, связанных с экономической и военной безопасностью страны.

Атомизация и автономизация научных школ, разрыв преемственности и потеря единства нучно-технической политики приведут к окончательному поражению России на глобальных рынках научных знаний и технологий. А успешных ученых с радостью заберут к себе иностранные научные центры. Остановить тотальную «утечку мозгов» будет невозможно.

Как использовать мораторий?

Вопрос сегодня состоит в том, сумеет ли Российская академия наук использовать предоставленный ей годовой мораторий.

Способны ли ученые сделать свою дорожную карту реформы?

Станет ли научное сообщество деятельным и влиятельным субъектом общественных и государственно-политических отношений?

Сможет ли Академия наук предложить позитивную и целостную повестку национально-государственного будущего страны, которой сегодня и в помине нет у правящего класса?

Для ответов на эти вопросы есть всего год, и дорог каждый день.

Думаю, начать можно с подготовки, обсуждения и продвижения закона «О науке и государственной научно-технической политике» в качественно новой редакции. Ныне действующий закон был принят в 1996 году и не отвечает сегодняшним реалиям.

На заседании Совета по науке и образованию 20 декабря Путин поставил задачу: «Нам нужны объективные принципы отбора ключевых направлений фундаментальных исследований». Что ж, лучше поздно, чем никогда. Эти принципы необходимо выработать и закрепить в законе, борьба научных организаций за ограниченные материальные и финансовые ресурсы должна стать цивилизованной конкуренцией идей и коллективов. Иначе ничего, кроме административных склок и коррупции, мы не получим.

Вторая, не менее важная задача — это принятие закона «Об особенностях местного самоуправления в наукоградах». Академгородки могут и должны стать центрами сборки научных открытий и знаний, где наука будет не бременем, а локомотивом развития территории. «Нельзя допустить, чтобы вся наука, даже фундаментальная, была сосредоточена в одном-двух мегаполисах. Это, кроме всего прочего, еще и опасно», — заявил на Совете Фурсенко. Нельзя не согласиться.

Можно сколько угодно иронизировать на тему «запоздалого просветления», настигшего в конце года высокопоставленных чиновников. И свою статью я назвал в ироническом ключе. Но нельзя с водой выплескивать ребенка. Политика, как известно, это искусство возможного. Если мы хотим добра российской науке, то должны использовать всякую возможность для продвижения продуманных и продуктивных управленческих идей и решений.

Автор — руководитель Центра Экономических стратегий Института экономики РАН

Фото ИТАР-ТАСС/ Михаил Климентьев